"Ну, какая же я дура! Сколько раз говорила себе, не ходить здесь больше! И нет, всё-таки опять пошла!.. Ох, страшно-то как!" - подумала Света, ещё крепче прижимая к себе сумочку. Она не то, чтобы боялась, что её украдут (в данный момент это беспокоило её меньше всего, хотя, спору нет, этого ей тоже очень бы не хотелось), просто, когда обнимаешь себя обеими руками, то тебе становиться чуточку менее страшно.

Путь через сквер не был особенно длинным – всего-то метров двести-триста, – зато существенно сокращал путь домой. Если бы здесь, как им и положено, горели бы фонари, то идти было бы не так боязно. Но, увы, злополучные фонари погасли ещё в прошлом веке, и, сколько бы жители не писали жалобы в префектуру, чуда так и не свершилось: самый короткий путь от остановки до дома неизменно оказывался и самым небезопасным. А тут ещё, как назло, кроме неё из трамвая никто не вышел.

Вдруг ей показалось, что кто-то следит за ней. Сердце бешено заколотилось, но кровь, наоборот, словно бы устремилась вся в него: настолько холодными стали её руки и ноги. Света вся внутренне сжалась, и даже, не удержавшись, оглянулась назад. Фу!.. Никого! Идти оставалось каких-нибудь двадцать метров.

Внезапно, позади что-то подозрительно зашуршало. Света, решив вновь обернуться, успела сделать лишь пол оборота, как вдруг с ужасом ощутила, что кто-то крепко зажал ей рот рукой, одетой, по-видимому, в плотную резиновую перчатку. Глаза Светы наполнились ужасом. Она отчаянно дёрнулась, но, как оказалось, не столько в попытке высвободиться, сколько от мощного разряда электрического тока, безжалостно пронзившего всё её тело.

Здесь было тихо и тёмно: на весь огромный подвал горела лишь одна тусклая лампочка. Света чувствовала себя опустошённой, беспомощной и раздавленной. Теперь она лишь беззвучно всхлипывала и даже не пыталась вытирать, катящиеся из глаз слёзы. Кричать было бесполезно: здесь не было ни одного окна, а стены казались невероятно толстыми. Действительно ли стены были настолько мощны, она не знала, однако, как показал её предыдущий опыт, крики и истерика ей мало помогли, разве что, слегка успокоили. Если, конечно, это так можно назвать. Скорее, они её просто обессилили.

Сколько уже времени провела она здесь? Несколько часов? День? Неделю? Света не могла ответить на это вопрос. Ей казалось, что каждое мгновение, проведённое в этом страшном месте, стоило половины всей её жизни. Она вновь и вновь обводила взглядом подвал и всё никак не могла поверить, что то, что она видит, и вправду, происходит на самом деле. По всему подвалу, вернее, на одной его половине, то тут, то там, из пола торчали тела примерно двух десятков людей: мужчин и женщин, молодых и уже в возрасте. И всё они были замурованы, как и она сама, по самую грудь, в пол. Большинство из них уже почти мумифицировались. Но некоторые, как ей показалось, умерли совсем недавно. Зрелище это было настолько невероятным и ужасным, что Света боялась, что ещё до того, как умрёт, она просто сойдёт с ума, от одного его вида.

Неожиданно, с торца комнаты, загрохотала запорами железная дверь, а затем, с неприятным, ноющим скрипом, медленно открылась. От охватившего её ужаса, Света неистово закричала, одновременно пытаясь вырваться из бетонного плена, но в итоге, ту же лишилась чувств.

- Ну, что ж, будем знакомиться! - прямо перед ней, на массивном деревянном стуле, сидел плотно сбитый, уверенный в себе мужчина. Уже не молодой, совершенно лысый, со спокойными, серыми глазами. – Меня зовут Виктор Иванович, – приятный, властный баритон, обволакивал Свету и уже, казалось, сам по себе, подчиняя её своей воле. – Ничего не бойтесь, и ничему не удивляётесь. Вы здесь исключительно в силу своей неаккуратности и необязательности. Как только те проблемы, что возникли у Вас, в силу данных причин, будут благополучно разрешены, Вы незамедлительно выйдите отсюда на свободу... Итак, как вас зовут?

- Света, – испугано всхлипнула Света.

- Ну, вот и замечательно, Света! – лучезарно улыбнулся Виктор Иванович, пододвигая стул к ней поближе. – Что ж, раз знакомство состоялось, то тогда начнём, – и глаза его так и засияли от неподдельной радости. – Итак, Света... Надеюсь, Вы помните, что три года назад Вы взяли потребительский кредит на пятьдесят тысяч рублей?

- Я никогда не брала никакого кредита! – едва слышно прошептала Света похолодевшими губами.

- Не слышу! – громко закричал на неё внезапно рассвирепевший Виктор Иванович, угрожающе при этом приподнимаясь со стула.

- Да! – сделала ещё одну попытку Света и тут же безудержно разрыдалась.

- Кажется, мы найдем с Вами общий язык! – удовлетворённо улыбнулся Виктор Иванович, а затем, неожиданно, наотмашь, ударил Свету по лицу.

Он приходил и приходил. И каждый его новый визит оказывался мучительнее предыдущего. Можно было соглашаться с его нелепыми обвинениями. Можно было их отрицать. Это не имело решительно никакого значения: в любом случаё всё заканчивалось бесконечными пытками. И физическими, и душевными. Причём своими беседами Виктор Иванович умел мучить ничуть не менее искусно, чем своими безжалостными руками.

Света давно уже подписала расписку с признанием своего долга. И обязательство, что выплатит его в стотысячекратном размере. И то, что это именно она разрушила Карфаген, и обещает в трёхмесячный срок его восстановить. Ещё она письменно подтвердила, что, под её непосредственным руководством, была демонтирована, вывезена из Кенигсбергского музея и спрятана Янтарная комната, и что, ещё до нового года, она вернёт её в Царское Село. И… Перечислять можно было бы долго, но совершенно бессмысленно. Света давно уже поняла, что никогда отсюда не вырвется. И ничто уже её не спасёт... И она просто смирилась с этим… Единственное, чего она теперь хотела, так это то, что бы всё закончилось как можно скорее.

И однажды это день настал.

Виктор Иванович взглянул на телефон. Без четверти восемь. Заработался он, однако!

Виктор Иванович любил свою работу. Ему нравилось выбивать из незадачливых обывателей долги. Его это бесконечно забавляло и наполняло чувством глубокого удовлетворения, поскольку справедливость, благодаря его усилиям, неизменно оказывалась восстановленной. И всё же, непосредственно работу, Виктор Иванович считал не более чем невинной забавой. Настоящее искусство, полагал он, состояло в том, чтобы заставить абсолютно любого человека признаться в том, чего тот, по своему глупому недомыслию, считал, что никогда не делал. Впрочем, всякий раз оказывалось, что люди всё-таки совершали нечто подобное, но просто забывали об этом. Или даже, вернее, не забывали, а злонамеренно скрывали это позорный факт! Ведь рано или поздно, но все они сознавались ему в содеянном!

Виктор Иванович снял машину с сигнализации и сел за руль.

"Ах Света, Света! Не надолго же тебя хватило... И кто бы мог подумать: с виду такая приличная девушка, а сколько всего натворила!.. " - и Виктор Иванович сокрушённо покачал головой. Света была двадцатой… Что ж, значит, настал черёд двадцать первого.

Двадцать один! Виктору Ивановичу определённо нравилось это число.