Кому-то нужен модный и дорогой аксессуар.
Кто-то стремится потешить своё тщеславие.
Для кого-то это – работа, а кому-то – навар.
Но я о тех, у кого сжалось сердце от чужого страдания.

Кто вдруг протянул руку в холодную, злую тьму,
Что равнодушной жижей затопила улицы,
И, нащупав там несчастную, собачью судьбу,
Сделал её верным другом, или преданной спутницей.

И теперь, под заливистый, собачий лай,
Радуется ныне общей, на двоих, истине:
Что совсем не обязательно строить всеобщий рай,
А достаточно, хотя бы раз, проявить доброту и бескорыстие.






День, что потрёпанный башмак,
В котором – ничего не ново.
Отдал судьбу я за пятак,
И то сказали. – Слишком много.

Один лишь запоздалый крик,
Сквозь равнодушие ухмылок.
Что делать: жизнь я не постиг,
Увязнув в паутине ссылок.






Сон сминая когортой грохота,
Прям из чрева стального будильника.
Будит день, ради нового опыта,
С деликатностью подзатыльника.

Светит солнцем в зрачок злобным доктором.
Тормошит и трясёт безжалостно.
Плещет в душу вода забортная,
Обжигая холодной реальностью.






Жизнь уходит куда-то вбок,
Как Титаник, с смертельным креном.
Вот в петле повис новый пророк,
Отравившись собственным бредом.

Цепь причин, как всегда, не одна.
Всё короче эпох теломеры.
Что одним – лишь слепая судьба,
То другим – основанье для веры.







Небо – толща холодной воды.
Я живу на заснеженном дне
И, как житель большой глубины,
Позабыл уж о солнечном дне.

Где-то пахнет цветами весна.
Зеленеет ковёр из травы.
А у нас, как всегда, холода
Обжигают дыханьем зимы.






Мой город безнадёжно замело,
Как тему старую – назойливым оффтопом.
И я опять пешком бреду к метро,
Чтоб ехать на постылую работу.

День – бесконечный, смёрзшийся сугроб.
Вся жизнь теперь – лишь узкие проходы.
Я кровью был, а ныне – вялый тромб,
Что просто ждёт, застряв среди аорты.






Скачет день по земле иноходцем.
Не у каждого есть седло.
Кто-то может бежать за солнцем,
А кто бросил своё весло.

Ну а я, по стремнине жизни,
Мчусь куда-то от солнца вбок.
Я, как башня в далёкой Пизе,
Ни упасть, ни подняться не смог.






Небо бездонно, бездвижно, бескрыло.
Ему всё равно то, что будет и было.
Как души, о коих тут все говорят,
Оно – иллюзорность, пленившая взгляд.

А жизнь, по рецептам безликим фастфуда,
Нас лепит небрежно в чуть тёплое блюдо,
Которое черви одни и едят.
Они, вот, и будут – и рай нам, и ад.






Растекаясь по времени плёнкой сознания
И постоянно путаясь в возникающих узорах мира,
Мы, то и дело, оказываемся на грани отчаяния,
От того, что видим иллюзию, а не реальную картину.

Но, по счастью, жизнь милосерднее Брута
И никогда не прячется за коварным обманом.
Но, увы, понять это неимоверно трудно,
Ведь нас слишком часто ослепляют встречные фары.






Насыплю крошки слов я стайке мыслей.
Пусть поклюют: замёрзли на морозе.
Вон, как печально крылышки повисли,
Ещё чуть-чуть и улетят все к прозе.






День блистает в парадном наряде.
Золотом расшиты небеса.
Все ручьи давно уже на старте:
Ждут, когда взмахнёт рукой весна.

Спит земля под толстым слоем снега.
Раз в сто лет такой бывает март.
Пусть и с очень длинного разбега,
Но весна наступит. Это факт!






Я – стая вспугнутая когов.
Я – лишь иллюзия себя.
В пределе – бесконечно много.
На деле – отраженье дня.

Застряв меж червяком и Богом,
Я – сплав рефлексов и идей.
Я мысли бьюсь ветвистым рогом
Всегда в одну и ту же дверь.

Я – что уже не существует.
Я – то, что только лишь грядёт.
Я – вечность, тонущая всуе.
Я – миг, что вмёрз навеки в лёд.






Белый ворон, чёрный крест.
Мир голодный камни ест:
Ради призрака добра
Опрожнил себя до дна.

Дух мятежный, Люцифер,
Пал заложником манер.
Водопад стал глыбой льда.
Завтра вмёрзло в никогда.






Этот мир – остывающий взрыв,
Где второй – породило слово.
Измерений ментальный прорыв,
Неподвластный первичным законам.

Мир расколот наискосок.
Краем острым режут ответы.
Я пытался читать между строк
Там, где всё – проще пареной репы.







Каплей тумана на стылом окне,
Обрывком забытого сна,
День новый, с рассветом, приходит ко мне
И смотрит с тревогой в глаза.

И я, как ракета, дрожу нутром:
Мучителен первый шаг.
Ведь надо опять покидать милый дом,
Чтоб счастье отдать за пятак.

А мне, словно облаку – с морем небес,
Быть надо всегда с тобой.
Прижми к груди руку, ведь я там – весь:
Пропитан твоей судьбой.






Мы, как цветы из-под снега,
Или как смех сквозь слёзы,
Всё не теряем веру
В жизни метаморфозы.

Поймав, надуваем синицу,
Краснея, с натуги, рожей.
- Злая, упрямая птица,
Ты не растёшь! От чего же?!






Дном пустого винного бокала
Обнажилась голая земля.
Будущее так и не настало:
Мы за пешку отдали ферзя.

Вновь, костями белыми, подснежник
Там, где плещет крымская волна.
Повторилось то, что было прежде,
Только фюрер новый и война.






Ясно всё, без вопросов:
Мы – по горло в дерьме,
Обитаемый остров,
С главной башней - в Кремле.

Скрепы, ставшие явью,
Словно яда плевок,
Отравляя сознанье,
Жмут, с азартом, курок.

Жертвой глупых амбиций
Тех, чья вера - в войне,
С неба рухнувшей птицей,
Самолёт - на земле.







Крылом рассеченный воздух,
Как вздох на чужих губах.
Вернуться всегда слишком поздно,
Когда за спиною страх.

И как водопада грохот,
Сквозь окна ночные – МКАД.
Стакан недопитый сока.
Ушедший до времени брат.







Цепляясь взглядом за стекло,
Увы, легко упасть.
Наверно, время не пришло,
И целое – лишь часть.

Никто не знает, в чём ответ.
И был ли сам вопрос?
За мнимой чередой побед,
Всегда всё – под откос.

В движеньи всё. И сам покой.
Он – та же суета.
И только ты – всегда со мной.
Дай бог, чтоб навсегда!






Падает снег, словно рубль - по курсу.
Империя, с древним, заилиным руслом,
Готовит лопаты всем, кто не совок.
Нельзя быть овцою, пасёт коли волк.






Мы верим верой большинства.
Мы верим в то, что модно верить.
Так верит червь – в кусок дерьма,
Так верит ключ – в надёжность двери.

И что нам смысл священных книг?
Мы их наполним чем угодно!
Нам нужен не ответ, а крик:
Кричать в неистовстве – так модно!

Запутан, тёмен древний миф.
Жестоки всех религий краски.
В них человек – всегда Сизиф,
Застрявший в бестолковой сказке.






Окольный путь. Далёкий свет.
И слово каждое, как рана.
Напитан ядом дикий бред,
Но счастливо внимает стадо.

Ведь мы, увы, пришли туда,
Где наша радость – боль другого.
Вся наша слава – во вчера.
И вот, «Вчера» хотим мы снова!

А в жизни, чем трухлявей пень,
Тем больше хвалится корнями.
Мы впереди планеты всей
В раденьи прошлыми делами.

А в настоящем нам закон
Один лишь писан – ненавидеть!
Собаку съели мы на том,
Сварив её в своей обиде.






Как от муки стиснутые зубы,
Пули-дни в проржавленной обойме.
Каждым выстрелом достичь пытаясь сути,
Обретаешь постоянство боли.

Чёрным цветом – радуга на небе.
Если птицы – то одни вороны.
Все вокруг живут согласно вере
В то, что строить надо лишь заборы.

Если брат, то, непременно, Каин.
Если чувство, то, конечно, злоба.
Лезут в душу с грязными ногами,
Прикрываясь Родиной и Богом.







Бабье лето. Солнце за окном.
С каждым днём всё ближе до зенита.
Лес под ноги стелиться листом.
Лето будет скоро позабыто.

Но не от того моя печаль,
Пусть близка душе моей природа.
Я опять шептал тебе. – «Прощай!»,
Стоя перед трапом самолёта.

Одна чашка чая на столе.
И в одной тарелке стынет ужин.
Как же я скучаю по тебе!
Без тебя, я сам себе не нужен!






Ноябрь прилип к окну
Голой, сырой темнотой.
Как рыбы уснули в пруду
Счастье, любовь и покой.

Дует лишь ветер разлук,
Куда ни пойду – в лицо.
И где-то там - милый друг,
В отчаянья взят кольцо.








Не смотри в глаза ноябрю:
Его сердце – что чёрный яд.
Верь в одно лишь – что я люблю
И ловлю каждый вздох твой и взгляд.

Разной краской рисует судьба.
Каждый сам выбирает цвет.
Яркой радугой вижу тебя
И из ночи зову в рассвет.







В телевизоре моём привычный бред:
Видно, Родина всерьёз сошла с ума.
Сама белый себе выдала билет
И кричит теперь, зажмурившись. – «Ур-ра!»

Что ж поделать? У всего есть свой черёд.
Придёт время – и излечится сама.
Ну, а я, пока её трясёт,
Чтоб развеяться, схожу-ка на Би-2!

А затем, когда насытит душу звук,
Словно реку - талая вода,
Улыбнусь, лишь уголками губ,
И скажу. - Спасибо вам, Би-2!






Облаков растрёпанная борода.
Ветер дует от смуты к смуте.
Все покорно бредут туда,
Куда манит кнопка на пульте.






Словно скальпель – в упругость вен,
Как в зрачок мёртвый – конус света,
Рвутся толпы упрямо в Шенген,
Прочь от неба, где рвутся ракеты.






Тёмный проём окна.
Где-то за домом луна.
Пусто, на дни вперёд.
Завтра никто не ждёт.

Словно плохой сериал.
Он есть, хоть никто не снимал.
С рассветом выходит в прокат.
Тоскливая муть, а не ад.






Бессмысленны беседы с богом:
От века, небеса пусты.
Кто называет землю домом,
Заполнит сам её листы.

Тот, кто сумел задать вопросы,
Способен сам найти ответ.
Но режут разум парадоксы,
Как небо – языки комет.







Наполовину полный стакан –
– В середине недели, четверг.
Я сижу, ни трезв, и не пьян,
У огня, что не разгорелся, или не до конца померк.

Я сижу и думаю, что сошёл с ума.
То ли я сам, то ли этот мир.
А в прочем, это всё ерунда:
В любом случае, мне не по пути с ним.






Неделя близится к концу.
Стрижёт пастух свою овцу.
И я, свой подводя итог,
Хочу ответ, хотя бы в долг.






Доброго дня,
И не сложных вопросов!
Нас катит судьба
На квадратных колёсах.
Куда-то по жизни,
Всё дальше вперёд.
Кого-то погубит.
Кого-то спасёт.






Солнца пылающий нос.
Повис на моём окне.
Вот тебе новый вопрос
О том, что так нужно мне.






За крыши домов уползает закат,
Как хвост, оставляя жару.
День в прошлом. Уже не вернуться назад.
Но я всё чего-то жду.

Наверно, привычка. Как утренний сон,
Когда не открыть глаза.
Как будто на веках шестнадцать тонн,
А в сердце - поёт Би-2.







Апельсинка, Люся, Рыся,
Пусть мы все тебе приснимся!
Феликс, Зося и Марсель,
Любим все тебя, поверь!

И Афина, и Оливка,
И, конечно, Половинка,
Все скучаем без тебя,
Ночью, утром, среди дня!

И Агате, на шкафу,
Пуху, в кухне, на полу.
Всем тоскливо и уныло
Без тебя, родной и милой!

Ну, а мне… Я лишь вздохну!
Жду, скучаю и люблю!







Кулачок сложив под щёку,
В мягкой утонув подушке,
Спишь и видишь ты дорогу:
Тамбур, поезд, с чаем кружку.

Мерно катит сон по рельсам.
Стыки стрелок – слом сюжета.
Видишь, с своего ты места,
Солнце ласковое лета.

Видишь ты, южней Тосканы,
Там, где небо тонет в море,
Дом, с цветами и мансардой,
Виноградник, речку, поле.

Сон, не сон, а часть сюжета,
Что сплетается сегодня.
Может быть, к исходу лета,
Всё измениться немного.







Дробь барабанная капели.
Отдёрнут занавес небес:
Всё выше солнце, дни длиннее.
Мир в ожидании чудес.

Весна торопится на сцену.
Закончен бенефис Зимы.
Ничто уж не сорвёт премьеру.
Мужчины всё несут цветы.






Неба бездонная синева.
Солнце ползёт в зенит.
Пусть нет у небес берегов или дна,
Душа - это синий кит.

Без страха она поплывёт туда,
Ты только поверь и нырни!
Свобода - бесплотна и холодна,
Но страсти полна и любви.







Время аккрецией мира
Рождается данностью я.
Граница большого взрыва
Проходит внутри меня.

Меж тем, что лишь будет и было,
Я – мнимая часть бытия.
Я – производная мира
От самого себя.






Дождь брёл по мощёным улицам,
Лето смывая с дверей.
Душа, словно мокрая курица,
Металась в груди моей.

Хотелось чего-то вечного,
Чтоб прямо идти и идти.
Пусть призрачно, но, всё же, встречного,
На бренно-конечном пути.

И, к счастью, удачей отмеченный,
Я сердце разбил о риф,
Что песней обрушился вечером,
Хандру мою потопив!







Словно пальцы, на клавиши пишущей машинки,
Падают задумчиво, на землю, осенние листья.
Между ними, будто яркие фрики,
Лучи солнца, сквозь тучи, повисли.

Я иду, сгребая ногами осень,
И смотрю на хмурое, набухшее небо:
Ещё совсем недавно солнце садилось в восемь,
А сегодня – уже в семь почти совсем стемнело.

Я ползу словно улитка по склону,
Вверх по улице, по самому её краю.
И, с каждой минутой, я всё ближе к милому дому
И к тебе, любимая и родная.






Не важно, сегодня или вчера -
Пред вечностью все едины –
Но чёрная, в сердце, зияет дыра,
Квадратом бездонной могилы.

А мне наплевать! Не грустить же о том?
Ведь жизнь – не жратва в корыте!
Она, как сияющий небосклон,
До горизонта событий.






Жизнь изрядная, всё же, паскудина:
Этот Маском родился, тот – Путиным.
Там – ракеты, здесь – просто весло.
Там – талант, здесь – враньё и бабло.
Там – почёт, здесь – одни унижения.
Вот, что значит комплекс фельдфебеля!






Снова на юго-восток.
День сжался до три, два и пять.
Опять, в перекрестьях дорог,
Короткие дни тасовать.

Арбузный развал, что сугроб
Зелёных и чёрных полос.
Жизнь стала, что вялый тромб,
Под шорох унылый колёс.

Но где-то там, впереди,
Как за туннелем – свет.
Нас ждёт поворот судьбы,
Где мы отдохнём от бед.






Жизнь наслоилась вокруг меня
Словно древесные кольца.
Я, так же как все, сгорю до тла
В пламени чёрного солнца.

Каплей росы на сухом лепестке
Закончится длинное лето.
Наш мир - это замок на зыбком песке,
Где-то меж тьмою и светом.






Скрытой камерой Дзиги Вертова
Из нутра я смотрю интровертова.
Жадно взглядом сжирая всё,
Насыщаю глазное дно.
На ресницы мне липнет реальность,
Не как данность, а просто формальность:
Мир - всего лишь картинка кино,
За которой - увы, ничего.
Лента Мёбиуса - трасса сознанья,
От рождения, до угасанья.
Вот - закат, а за ним - и восход,
Ну, а можно - наоборот!






Управляющий, бывший, банком
Плитку кладёт мне в ванне.
Степь из пылающих маков
Весной его ждёт в Кыргыстане.

Плитка ложится ровно,
Как в книге - печатные строчки.
Ждёт сад его вокруг дома,
Жена
            и четыре дочки.

Но счас, голова - в раскоряку:
Давленье, иль что иное.
Лечу, как могу, бедолагу:
Пою его самогоном.

Вечер вползает в окна
И путает сумраком мысли
Но, вот, мастер мой - за порогом.
Пора, значит, ехать в Истру.