Мастер Рилп сидел у окна и, по привычке, наблюдал за улицей. Как не крути, время, когда ему следовало доложить о первых своих результатах приближалось, а он ничего, кроме всяческих вздорных слухов циркулирующих по городу, так и не смог узнать. И причём, в душе мастера Рилпа крепла мрачная уверенность, что и не узнает: он уже целый месяц торчал в этом проклятом городе, переезжая из одной гостиницы в другую, и сколько ни бился, всё оказалось тщетным. Горожане охотно потчевали чужестранцев самыми невероятными небылицами, которые сами же и сочиняли, и на которые теперь попадались лишь новоприбывшие, а о том, что же случилось на самом деле, имели самые смутные и противоречивые воспоминания. Придворный же волшебник, который по долгу своей службы должен был обладать наиболее достоверными сведениями, скорее уж, с огромным удовольствием, переловил бы всех шпионов в городе, чем поделился своими знаниями. Поэтому, единственно правильным решением, как казалось мастеру Рилпу, было бы немедленно отправиться в Оонг, в резиденцию верховного ита, или даже и вовсе – в Радужную Башню, и постараться там заполучить требуемые документы. Ведь, раз уж подобная информация пользуется столь бешеным спросом, наверняка, на ней кто-нибудь да наживается! Надо только дождаться гонца от улгийца и сразу же уезжать.

Хотя мастер Рилп уже сто раз успел пожалеть, что согласился участвовать в этом деле – настолько оно оказалось трудновыполнимым и опасным, но, оставаясь честным с самим собой, он всё же понимал, что иного выбора у него просто не было. И дело даже не в его очень уважительном отношении к ллали Ровере. То, каким тоном племянница королевы попросила его об этом "маленьком одолжении", давало ясно понять, что это не просьба, а приказ, и все предыдущие его услуги, отныне, в расчёт не берутся, и отказа от него не потерпят, если, конечно, он не хочет, раз и навсегда, потерять доступ к императорскому двору. Почему ллали Ровере обратилась именно к нему, для Рилпа было совершенно очевидным, ибо всем в городе он был известен, как весьма ловкий и пронырливый купец, объехавший чуть ли не весь свет, и нередко выполнявший крайне щекотливые поручения. Кроме того, все знали о нём, как и о чужестранце с довольно непонятным и бурным прошлым, наводившим на мысль, что торговлей он, всё-таки, не всю жизнь занимался. Мастер Рилп, несмотря на некоторую свою рассеянность, был человеком наблюдательным и сразу почувствовал, что ллали Ровере высказывает подобную просьбу отнюдь не по собственному желанию, а явно принуждаемая к этому какими-то обстоятельствами. И что она очень рассчитывает на него. Разве мог мастер Рилп оставить столь замечательную даму без своей помощи, тогда, когда она, впервые, по настоящему, потребовалась? Он всегда дорожил своей репутацией, а потому такое поведение было для него просто немыслимым. Он деликатно не стал спрашивать её о причинах столь странной просьбы, а лишь заверил, что сделает всё от себя зависящее, дабы помочь ей. Она благодарно, с чувством сжала обеими руками его ладонь и тихонько прошептала, сияя своими чудесными, изумрудными глазами: "Я всегда знала, что Вы добрый друг мне, риг Ланах! И очень рада, что не ошиблась!" И вскоре познакомила его с тем самым улгийцем, которому он и должен был помочь. Улгиец ему сразу же не понравился: и без того достаточно уродливое существо – низкорослое, почти без шеи, с маленькими злобными глазками, обвислыми, чуть ли не до плеч щеками, и лапками, точно у ящерицы – он, ко всему прочему, был мрачным и высокомерно молчаливым. Он не стал ничего объяснять, а просто сказал, что, как только мастер Рилп будет готов, то должен немедленно отправляться далеко на север, в тамошние прибрежные страны, дабы выяснить все подробности о волшебных происшествиях, случившихся там четыре года назад. Его интересовало: кто были те таинственные чародеи, откуда они появились, какова причина их появления, а главное – с кем из местных жителей встречался один из них, и не передавал ли он ему чего-нибудь? В качестве подсказки он предложил обратить внимание на тех уроженцев побережья, кто из весла, каким-то образом, наверное, тоже посредством волшебства, сделал меч, или кинжал. И потребовал узнать всё это ещё до середины лета. А также предостерёг от других подобных ему любопытных, коих он непременно там встретит, и общение с которыми может закончиться для него самым печальным образом. Вполне естественно, что никакого местного превращателя вёсел в холодное оружие он здесь так и не нашёл: все лишь от души веселились от подобных его вопросов. Но, насколько он мог судить, в точно такой же ситуации находились и все остальные шпионы, коих в этом городе было пруд пруди. Но мастеру Рилпу это служило слабым утешением, ибо, не выполнив поручение ллали Роверы, он ставил себя при дворе в очень уязвимое положение: там любили лишь победителей, а над неудачниками – жестоко потешались.

Внизу раздались торопливые шаги, и Рилп увидел, как в гостиницу стремглав влетели дети её хозяев – не по годам начитанный и рассудительный мальчик Лик и его строптивая сестрёнка Аша. Поспешность их была примечательна и сама по себе, но гораздо больше мастера Рилпа заинтересовал маленький, неприметный незнакомец, остановившийся, не доходя двух домов до гостиницы, и явно следивший за ними. Что-то в его манере двигаться показалось ему знакомым. Рилп ещё с секунду разглядывал его, а затем вскочил со стула и устремился вниз.

Отдышавшись Лик строго посмотрел на Ашу и сказал ей:

- Никому не рассказывай, что с нами случилось! Не то нам так влетит!

- Да уж! – сделав большие испуганные глаза, кивнула Аша. – Хотя во всём ты сам виноват!

- Не начинай, пожалуйста, с начала! – раздражённо отмахнулся от сестрёнки Лик. – Вот вырастешь, тогда и будешь иметь право на собственное мнение. А покамест, ты только за другими повторять и можешь… Добрый вечер, мастер Рилп!

Купец, едва взглянув на него, обронил какое-то приветствие и, перескакивая сразу через несколько ступенек, заторопился вниз.

- Куда это он так поскакал? – удивился Лик. Он никогда ещё не видел мастера Рилпа в таком возбуждении.

- Неправда! У меня всегда есть своё мнение! И ты ничуть не умнее меня! – тут же разобиделась Аша, даже не обратив внимание на пробежавшего мимо купца.

- Ха! – подбоченился Лик. – То же мне, искуплённый Априн нашёлся! Да ты ничего кроме своих сказок, да любовных романов о меланхоличных рыцарях и их печально-восторженных дамах не читаешь! Чего ты можешь знать?

Аша аж побагровела от гнева. Как всегда, в сердцах, топнув ножкой, она вдруг развернулась и, к величайшему изумлению Лика, молча убежала в свою комнату.

- Ну и реви, коли охота! - проворчал Лик, направляясь на кухню: из-за всех этих приключений, нежданно свалившихся на его голову, он успел страшно проголодаться. И то пора! Шоколадный торт они так и не купили, а восхитительные пирожные из "Ста ароматов для короля" казались уже чем-то, даже и не из сегодняшнего дня.

На кухне Гава поставила перед ним большой котелок с ещё дымящейся гороховой кашей и миску с холодной телятиной и зеленью. Получив от неё чувствительный подзатыльник за то, что он набросился на еду, даже не вознеся перед этим благодарственной молитвы, Лик решительно отодвинул кашу и сосредоточился на мясе.

- А кашу-то, кашу-то чего не ешь, попущенье Господне? – сварливо осведомилась Гава.

- Она горячая! – с набитым мясом ртом, ответил Лик. – Когда остынет, тогда и съем.

- Ну, смотри у меня! Попробуй только не съесть! – погрозила ему кулаком Гава и снова отвернулась к плите.

Некоторое время Лик с жадностью поглощал мясо, но вскоре почувствовал, что в животе у него приятно потяжелело. Хлебнув холодного молока, он хотел было уже по-тихому ускользнуть, но Гава, не иначе, как следила за ним, ибо тотчас же обернулась и вновь насела на него с упрёками:

- Ага! Всё мясо съел, а кашу, значит, мне оставил? Думаешь, небось, что раз я старая, беззубая, то уж и мясца погрызть не люблю? Вот уж дудки! Не пущу, пока кашу не съешь!

- Так ведь она совсем остыла! – весело сказал Лик, и ловко увернувшись от растопыренных рук Гавы, выскочил из кухни.

- Вот я всё матери-то твоей расскажу! Негодник такой! – ругалась вслед ему Гава. Но Лик лишь рассмеялся. Он спустился в трактир, в котором уже полно было народу, и уселся на свободное место, рядом с лестницей, ведущей на второй этаж. Стол этот не пользовался любовью постояльцев, ибо находился, с одной стороны, на самом сквозняке, а с другой – мимо него всё время ходили разносчики с подносами, и поэтому его почти никогда не занимали. Ну, разве что, в те редкие дни, когда гостиница бывала переполненной.

- За что на тебя Гава ругалась? – спросила мама, подойдя к нему от стойки, у которой она, как и полагалось настоящей хозяйке, проводила большую часть дня. – Даже тут слышно было.

- А-а, пустяки! – махнул рукой Лик.

- Нет не пустяки, а изволь ответить! – мама, строго на него посмотрела и присела напротив.

- Мне кашу не хотелось есть, – признался Лик.

- А я уж подумала, что опять набедокурил! – последнее время Лик не раз заставлял её волноваться. Так, на прошлой неделе, он решил изготовить волшебную мазь невидимости, вычитав в какой-то старинной книге соответствующее заклинание творения, и для этой цели стащил у Гавы с кухни весь запас лавровых листьев и котелок с бараньим жиром, а из кладовой – две больших восковых свечи. Провозившись весь день у большого очага, он, наконец-то, приготовил требуемую основу, добавил в неё все перечисленные в книге ингредиенты, которые он собирал на протяжении почти целой недели, и торжественно произнёс то самое заклинание. Когда же, обнаружившая вскорости пропажу Гава кинулась его искать, вполне резонно именно его подозревая в первую очередь, то он, заслышав её причитания и ругань, вымазал свежеприготовленной мазью лицо и руки и, прошептав заклинание действия, смело вышел ей навстречу. Но невидимости хватило как раз ровно настолько, чтобы Гава успела дойти до него. Ох, и досталось же ему тогда! Да ещё и мама свою руку приложила… А вот отец лишь долго смеялся, а потом объяснил, что не все волшебные средства и заклинания столь же действенны, как и в предшествующие времена, потому как они тоже стареют и теряют свою силу. А ещё он тогда сказал, что одним из величайших чародейских навыков считается умение находить новые заклинания и средства, заменяющие ослабевшие старые, или открывающие какие-нибудь новые возможности. В принципе, каждый, мало-мальски способный к волшебству, обладает подобным даром, но очень редко когда дар этот оказывается достаточным, чтобы стать отличительной особенностью какого-нибудь чародея.

- А где Аша? И почему вы влетели сюда, так, словно бы за вами сам Тёмный гнался? – мама определённо что-то подозревала, и Лика это начинало беспокоить.

- Она пошла к себе в комнату... Книгу читать! – тут же соврал Лик. – А бежали мы, потому что я с ней поспорил, что она не сможет, вдоль всей улицы, бежать так же быстро, как и я.

- Госпожа Рилли! – Паст, работающий у них трактирщиком, окликнул мать Лика, и та, к величайшему его облегчению, вновь вернулась к стойке.

- Ну, хорошо, коли так, – сказала она ему напоследок.

Лик ещё немного посидел, как вдруг в зал, с улицы, торопливо вошёл мастер Рилп. Он был необычно бледен, в то время, как его жёлтые глаза возбуждённо блестели. Завидев Лика, он тут же подсел к его столику.

- Приветствую тебя, мой юный друг! – как всегда церемонно поздоровался он.

- Добрый и вам вечер, мастер Рилп! – ответствовал Лик, с любопытством взирая на купца.

- Я всё как-то забывал тебя спросить, а что делал твой брат в замке, до того, как стал оруженосцем?.. Каковы, я имею в виду, обязанности трапезничего? – мастер Рилп, старался держать себя в руках, но глаза его выдавали: он был до крайности взволнован. И тем более странным показался его вопрос Лику. Он даже немного растерялся вначале.

- А почему это вас вдруг заинтересовало? – спросил он, наконец.

Мастер Рилп кашлянул в извлечённый из кафтана пёстрый платок и, помолчав немного, сказал:

- Всё дело в том, мой недоверчивый друг, что я поведал историю твоего брата одному моему знакомому, и он осмелился усомниться в правоте твоих слов. Он сказал мне, что трапезничий – очень высокая должность в замке. Что после каждого пира, господин герцог жалует трапезничему золотое блюдо. А потому, он ни за что не поверит, чтобы кто-либо, чей разум, конечно, не замутнён какой-либо болезнью, решился бы покинуть такую, в высшей степени, выгодную должность. Тем более, ради того лишь, чтобы стать каким-то оруженосцем. Я ему ответил, что молодой человек, рассказавший мне это, обладает рядом совершенно замечательных достоинств, и я ничуть не сомневаюсь в его правдивости. На это, мой знакомый рассмеялся и имел наглость обозвать и меня, и тебя, мой безупречный друг, бесстыдными лжецами и… и прочими нехорошими словами… Разумеется, я не мог стерпеть подобного оскорбления, и меж нами завязался поединок. Возможно, что я несколько перестарался, убеждая моего знакомого… - Лик испуганно вытаращился на мастера Рилпа, и тот протестующее поднял руки. - Нет-нет! Не бойся, он жив, но… не совсем здоров… В общем, именно по этой причине я всё ещё несколько взволнован и, в связи с ней же, интересуюсь, чем именно занимался твой брат в замке Вашего достопочтимого герцога? Вдруг, всё же, я несколько погорячился, и наша ссора – не более, чем досадное недоразумение? – и мастер Рилп выжидающе и тревожно уставился на Лика.

Интересно, что это за знакомый такой? – подумал Лик. – Только сегодня утром, он убеждал меня, что прибыл в наш город из Бирюма, хотя не знает его столицы и то и дело поминал какой-то Вандэри, о котором в наших краях никто и не слышал. Наверное и своего знакомого придумал только что… Хотя, может и вправду, встретил какого-нибудь земляка: мало ли в городе сейчас чужеземцев?.. Впрочем, молчать об обязанностях трапезничего, всё равно, нет никакого смысла: ведь об этом ему и другой кто-нибудь рассказать может. Даже наоборот! Глядишь, за беседой и самому удастся узнать что-нибудь полезное.

Лик улыбнулся:

- Никакого секрета в этом нет! Разумеется, золотые блюда Его Решимость Рину никогда не дарили… - Лик насмешливо фыркнул. – Придумают же такое!.. Братец мой распоряжался проведением всяческих трапез – и самых обычных, и всякого рода торжественных пиров, – внимательно следя за строгим соблюдением всех церемоний и установленных на этот случай правил… Ну, честно говоря, он только учился этому делу и успел отслужить лишь один парадный пир… тот самый, о котором я вам рассказывал. Вот, собственно, и всё.

- И что он при этом делал? Он ничего тебе об этом не говорил? - полюбопытствовал мастер Рилп.

- Ну… - Лик задумался. – Ну, во время обычных трапез, он просто стоял у входа в комнату, где они проходили, и указывал слугам когда и какое блюдо подать, объявлял перерывы для интермедий, следил, чтобы правильно сервировали стол, чтобы вино было правильно разбавлено, чтобы молоко было окрашено должным образом, а все кушанья приготовлены так, как то нужно… Во время же парадных пиров, он сидел с важным видом на высоком креслице, установленном сразу же перед входом в главный зал и делал, в общем-то, тоже самое. Лишь при объявлении перерывов для интермедий и при подаче каких-либо особых блюд, он поднимался с него и, останавливаясь напротив стола герцога, громко называл их.

Купец задумался, а потом, вскинув голову, напряжённо спросил:

- Ты, помниться, как-то говорил, что он должен был пробовать блюда? Так?

- Ну да, пробовал, – подтвердил Лик. – Ведь должен был он как-то убедиться, что блюдо приготовлено правильно и ничем не оскорбит благородный вкус Его Решимости.

- А как тогда, позволь узнать, он это делал? – мастер Рилп чуть не дрожал от охватившего его возбуждения.

Лик внимательно посмотрел на него и медленно произнёс:

- Мясо он отрезал небольшим серебряным ножиком, кончиком которого и отправлял его кусочки к себе в рот, а супы пробовал большой деревянной ложкой, которую всегда носил, как то и положено трапезничему, привязанной к своему поясу. Ею, при случае, всегда можно было и по лбу врезать, если кто из слуг вдруг провиниться.

- Деревянная ложка! – потрясённо прошептал купец, а затем ещё более тихо. – Лишь тот, кто сменит ложку на клинок, в счёт долга мир омоет щедро кровью!

- Что вы сказали, мастер Рилп? – переспросил Лик.

- Ничего, ничего, мой юный друг… - мастер Рилп невидящими глазами посмотрел на него, а затем, не прибавив больше ни слова и даже не попрощавшись, неуверенно встал из-за стола и стал медленно подниматься по лестнице на второй этаж, где располагалась его комната.

Дэдэн расстроено взглянул на Адека: после того, как тот два раза пересёк грань жизни – сначала в одну сторону, а затем в другую, – парень всё никак не мог придти в себя от потрясения, и из прежнего, весельчака и балагура превратился, когда, на короткое время, разум, всё же, возвращался к нему, в задумчивого и бесконечно испуганного юношу. Волшебнику стоило огромных трудов, чтобы на бескрайних и непостижимых просторах мира смерти разыскать дух трапезничего и вернуть его в уже совершенно мёртвое тело. Он до сих пор сомневался, что же далось ему труднее: с одной стороны, дух Адека на удивление далеко успел удалиться от точки соприкосновения миров, и ему пришлось изрядно поволноваться, пока он разыскал его и, ещё больше – пока удалось подчинить его своей воле и вернуть назад; а с другой стороны, лишь невероятным везением и чрезвычайно опасной тратой сил, Дэдэн мог объяснить, что воссоединение духа Адека с безжизненным телом, уже ставшим для него столь же чужим, как и любой другой предмет в этой комнате, завершилось удачей. И всё же, Дэдэна постигло величайшее разочарование – он вынужден был признать, что всё его усилия оказалось совершенно напрасными: тот, кто убил Адэка, не поленился позаботиться и о неблагоприятных случайностях – память Адэка, на протяжении последних нескольких дней была стёрта почти начисто, да так умело, что ничто уже не в силах было её восстановить. Так что больше ничего, кроме той загадочной фразы и таинственной комнаты, ему узнать не удалось.

Адэк, плотно закутавшись в плед, сидел, сгорбившись, в старом кресле и смотрел прямо перед собой. Губы его беспрерывно шевелились, но что тот говорил, Дэдэн не в состоянии был понять: речь трапезничего была бессвязна и до крайности сбивчива. Он сидел так часами, и лишь иногда, взгляд его становился осмысленным. Но тогда страх безраздельно овладевал его сердцем.

Дэдэн ещё раз пристально взглянул на парнишку и с сомнением покачал головой.

- Радпурс, пои его, как и прежде, корнем златицы и каждый час – натирай виски и затылок опхелом… Если ко мне пожалует господин Вэйс, то пусть подождёт: меня хочет видеть герцог, но, вряд ли, Его Решимость задержит меня надолго… - Дэдэн нахмурился: то, что Северный Зуб потребовал немедленно к нему явиться, не сулило ничего хорошего.

- Ваша Решимость, Вы хотели меня видеть? – Дэдэн, как можно с большим достоинством, вошёл в герцогские покои и низко склонился перед ходящим из угла в угол, герцогом. Тот резко остановился и порывисто повернулся к нему.

- Что происходит в моём городе? Придворный волшебник?! – герцог был в ярости и совершенно не скрывал этого. – Что это ещё за крылатая тварь, которая имеет наглость летать чуть ли не под стенами моего замка?.. Город взволнован и гудит точно растревоженный улей!.. Горожане, не стесняясь, выказывают недовольство моим бездействием, и уже вовсю попахивает бунтом!.. В свете всего этого я отказываюсь от того соглашения, что мы с вами недавно заключили.

- Но, господин герцог…

- Я не могу больше ждать! – герцог сжал правую руку в кулак и пару раз с бешенством взмахнул им перед своей грудью, а затем отвернулся, явно не желая продолжать беседу, и вновь принялся мерить шагами комнату.

- Ваша Решимость… Позвольте мне объяснить Вам! – на миг Дэдэном овладело отчаяние: он понимал, что если ему сейчас не удастся убедить герцога в своей правоте, то все предпринятые им усилия пойдут прахом. – Всё обстоит не совсем так, как вам докладывают!

- Что?! Вы утверждаете, Дэдэн, что мои люди меня обманывают? – герцог разъярился пуще прежнего: глаза его грозно заблистали, а сам он, так и пошёл багровыми пятнами.

Дэдэн отступил на шаг от герцога и чуть склонил голову, но глаз не опустил:

– Нет, Ваша Решимость! Я имел в виду совсем другое!.. Дело в том, что то, что видели люди – было всего лишь видимостью.

- Я вас не понимаю, Дэдэн! Извольте выражаться яснее! – брызжа слюной, вскричал герцог.

Дэдэн набрал в грудь побольше воздуха и, смиренно вздохнув, сложил пред собой ладони:

– То чудовище, Ваша Решимость, которое появилось в небе над городом, на самом деле, никогда не существовало. Это была иллюзия, созданная липросом – истинным виновником происшедшего, и который скрывался где-то неподалёку от того самого места… Я ещё раз Вас заверяю, что, в действительности, никто не летал! Я могу Вам поклясться в этом!

Несколько мгновений герцог недоумённо смотрел на него, а затем вновь взорвался:

- Да как вы не понимаете, Дэдэн?! Какое мне дело до того, была эта тварь на самом деле, или нет? Все уверены – что была! И теперь, ни Предстатель, ни Тёмный, ни сам Господь не убедят их в обратном! Все жители напуганы и требуют, чтобы я немедленно вмешался! И, замечу, это их требование – совершенно законно, и я, как добрый их господин, не имею права поступить вопреки их пожеланиям!.. Если, конечно, не хочу, чтобы они сделали это сами, а затем, с оружием в руках, выставили меня вон из города, подобно тому, как поступили со своими сюзеренами в Тэрии, или вольных городах!..

- Но, Ваша Решимость, я смею заметить: события, имевшие несчастье случиться в Вашем городе – столь удивительной важности, что ради того, чтобы разобраться в них, стоит рискнуть! – Дэдэн почувствовал, что лоб его покрылся испариной.

- Да что вы несёте, Дэдэн?! – взревел герцог, и от досады разорвал пополам позолоченную перевязь на своей груди. – Какое мне до всего этого дело, если я рискую лишиться своего города? Что я выгадаю, медля и дальше? Ведь теперь, просто выжидать – не удастся! Теперь, между прочим, мне придётся бросить свои войска против горожан, дабы удержать их от погромов и самосуда! Зачем мне своими руками резать барана, с которого я стригу золотую шерсть? Ответьте-ка мне на это, придворный волшебник! – герцог схватил Дэдэна за плечи и яростно потряс его. Взор его был столь гневен, что старый маг, на секунду даже зажмурился. Но тут герцог, вновь отпустил его и отошёл к окну.

- Итак, Дэдэн, какие выгоды вы мне сулите, ради того, чтобы я стал воевать со своим городом? – устало спросил герцог, указывая рукой на нагромождение церковных шпилей, торчащих над замковой стеной, подобно сверкающим золотым иглам, воткнутым в безоблачную лазурь неба.

- Выгоды? – Дэдэн вдруг почувствовал себя безмерно уставшим и совсем старым. Что же ещё он может предложить герцогу, если и сам так до конца и не разобрался в смысле происходящего? Ему казалось, что он уже где-то совсем рядом от правильного ответа, что надо сделать лишь ещё одно небольшое усилие, чтобы, наконец, всё понять. Но даже если это и так, то это ещё только лишь будет, пусть и скоро. А герцогу надо сказать что-то прямо сейчас!

- Ваша Решимость, я пока не могу Вам предложить ещё что-либо, кроме того, что уже предложил. Но, прошу Вас, подумайте сами – разве сбежались бы сюда волшебники и чародеи всех мастей и со всего света, если бы речь не шла о чём-то бесконечно важном и безмерно ценном? Надо лишь правильно понять – что это, и как этим можно распорядиться… Смею утверждать, что это сама судьба вкладывает в Ваши руки подобный случай! И разве не следует им воспользоваться? – Дэдэн говорил тихо, но герцог, болезненно побледнев, внимательно его слушал, нервно покусывая свой ус. Его крупный, похожий на картофелину нос, озабоченно свесился и, то и дело, возбуждённо подёргивался, как бы принюхиваясь к подозрительно пахнущей сделке. Некоторое время он молчал, взвешивая все за и против, а затем, оставив, наконец, в покое свой ус, гордо выпрямился:

- Нет, Дэдэн. Ничего не выйдет. Чтобы я сейчас не предпринял – всё это уже будет слишком поздно: события ушли дальше, чем нам бы того хотелось. Ситуация в городе такова, что чужакам, так, или иначе, но придётся прекращать эту свою подозрительную возню… Я думаю, что они и сами это прекрасно понимают, и, даже без моего участия, затаятся, или же покинут город… Поэтому я не вижу никакого смысла, чтобы противиться желаниям горожан… - герцог вновь посмотрел в окно, и, добавил. – Единственное, что я могу вам обещать, Дэдэн, так это то, что все пойманные мною, будут переданы в ваши руки… Что ж, это всё. Можете идти, – и герцог, даже не кивнув в знак прощания, снова отвернулся.

Дэдэн ещё несколько мгновений помедлил, а затем, сжав зубы, молча поклонился и, снедаемый досадой и разочарованием, покинул покои герцога.