РИН. КНИГА ПЕРВАЯ - "ЗВЕЗДА И ЖЕРНОВ".


ЧАСТЬ 3. ГЛАВА 11.



Вот и умер его хозяин! Дхонк сидел, пригорюнившись, не в силах ни стенать, ни плакать. Казалось, что вся жизнь, вдруг, разом, покинула его.
- Ну, так куда же его нести, господин? – уже начали нервничать от нетерпения четверо слуг, принёсшие его сюда.
- Идите за мной, – бесцветным голосом сказал старый луллиец, поднимаясь с сундука.
Он провёл их через первую комнату, затем свернул налево и стал подниматься вверх по лестнице. Оказавшись в низком, полутёмном коридоре, Дхонк коснулся стены, и перед смущёнными и перепуганными слугами открылась потайная дверь.
- Сюда. Заносите его сюда, – не оборачиваясь, приказал Дхонк, минуя и эту комнату. Теперь, спустившись по лестнице, они попали в короткий тупик, оканчивающися просторной нишей. Хотя факелов и не было видно, в этом подобии маленькой комнаты было достаточно светло, тепло и сухо.
- Кладите его сюда! – распорядился Дхонк, указывая на нишу.
Слуги устало запыхтели, пристраивая на каменное ложе тело Дэдэна.
- Всё, господин! – подобострастно поклонился Дхонку слуга, в одежде цветов герцога.
- Ну, так и идите себе, с миром! – махнул рукой Дхонк. – А я ещё тут побуду… С моим славным и добрым господином…
- Великодушно простите, что мы вам не даём проститься со своим почившим господином, уважаемый Дхонк, – умоляюще сложил руки слуга герцога. – Но тот сердитый молодой чародей, что послал нас сюда с телом господина придворного волшебника, наложил на нас какое-то страшное заклятие, чтобы мы не посмели его ослушаться. Как будто бы мы и так не помогли бы в столь богоугодном деле!
- Ну?.. – уныло воззрился на него Дхонк.
Слуга же стал кланяться ещё усерднее, а его товарищи старательно поддерживали его в этом.
- Так не могли бы вы, многоуважаемый господин Дхонк, проверить, точно ли с нас снялось это самое заклятие, после того, как мы исполнили волю этого чародея? Мы вас очень просим! – ещё ниже склонился слуга, судя по его виду, едва сдерживающийся от рыданий.
– Мы вас очень просим!.. Очень просим!.. Господин Дхонк! – словно многоголосый хор тут же подхватили и остальные слуги.
- Видите? – и слуга, склонив голову, указал на перепачканные волосы. – Его грозность изволили осыпать нас волшебным зельем!
- Зельем? – удивился Дхонк и, проведя ладонью по его волосам, осторожно понюхал свои пальцы, а затем даже лизнул их.
- Глупости! Никакое это не зелье! – проворчал луллиец, отряхивая руки. – Он, видимо, просто хотел вас, как следует, припугнуть. Только и всего!.. А голову-то вымыть придётся: собачья шерсть в дождливую пору и то чище будет!.. Всё, идите отсюда!
- А вы уверены, что не ошиблись, достопочтимый господин Дхонк? – так и просиял слуга герцога. – Уверены, что на нас, и в правду, не были наложены чары?
- Уверен! Уверен! – раздражённо замахал на них руками луллиец. – Ну, всё, идите уже!
Слуги ещё раз раскланялись и, поворотившись, торопливо пошли прочь.
- Ой! А туда ли мы идём? – спохватился вдруг один из них. – Ведь последняя лестница вела вниз, стало быть, сейчас мы должны подниматься вверх! А мы вновь спускаемся!
В глазах несчастных застыл неподдельный ужас, и они опрометью бросились назад.
- Она всё равно спускается! – в панике закричал Ильберин, вслед за чем ипуганно завопил. – Спасите! Господин Дхонк! Ради всех искуплённых Ирдума, заклинаю вас, спасите!
- Ну, чего вы разорались? – прямо в конце лестницы распахнулась дверь, и в её проёме они увидели недовольного и крайне раздосадованного луллийца. – Я же вам сказал – идите с миром!
Слуги, гурьбой, толкая друг друга, бросились к нему. Дхонк едва успел посторониться, пропуская их, а они, словно смешные заводные болванчики, ни на мгновение не переставая подобострастно кланяться, стремительно проскочили мимо него. И тут же оторопело остановились: они вдруг с изумлением обнаружили, что оказались в замковом коридоре, прямо перед покоями волшебника, в дверях которых и стоял Дхонк!
- Да не отринем имя Твоё! Да не прогневим сердца Твоего! Да не забудем слёзы Твои! – запричитали слуги, беспрерывно осеняя себя кругами и проворно пятясь по коридору прочь.
Несколько секунд Дхонк молча, из-под лобья, взирал на них, а затем, также молча, захлопнул дверь.
- Вот и не стало моего доброго хозяина! – прошептал луллиец, прижавшись к двери лбом. И тут же, словно бы внутри у него вдруг лопнул мех с водой, из глаз его брызнули жаркие слёзы, а всё тело сотрясли бурные рыдания, до того, видно, сдерживаемые лишь внезапностью обрушившегося на него потрясения.
- Мой добрый хозяин умер! – стенал Дхонк, колотя в дверь своими, иссушенными временем, руками. – Он умер! Умер!! Умер!!!
Несколько минут он, всей душой, предавался отчаянию, а затем, в последний раз всхлипнув, утёр широким рукавом мокрое от слёз лицо и оторвался, наконец, от двери.
Постояв в задумчивости, Дхонк пару раз сжал и разжал кулаки, после чего решительно направился в библиотеку Дэдэна. Там, на большом столе, в углу, среди всяческого хлама, он разыскал старую костяную пуговицу и бережно положил её в маленький нательный мешочек из шкуры морского оленя, но пропитанной специальным составом, рецепт которого знали лишь покойный Дэдэн, да он, Дхонк, который помогая столько лет своему господину, волей-неволей изучил многие премудрости чародейского ремесла. Туда же он сунул и пуговцу побольше – уже не костяную, а из морёного таргового дерева, после чего подошёл к стеллажу с книгами, закрывавшему всю стену, и три раза дунул на корешок одной из книг, а затем дотронулся до другой. В тот же миг часть полок растворилась в воздухе, и перед старым слугой открылся потайной коридор. Дхонк устало прошаркал в нём до поворота, миновав который, оказался в крохотной комнатёнке. В ней, прямо на полу, стояла пара золотых кувшинов, несколько, золотых же, кубков, украшенных красивыми камнями, а ещё – вместительный сундук, почти на треть заполненный золотыми монетами. Посмотрев немного на всё это богатство, Дхонк сокрушённо вздохнул и стал неторопливо укладывать в свой малюсенький мешочек, который в первый момент, становился как раз того же размера, что и помещаемая в него вещь, после чего вновь оказывался таким, каким и был изначально. Сундук луллиец в него не стал заталкивать, но монеты, все до единой, пересыпал. Когда брать здесь больше было нечего, Дхонк, уже немного поспешней, зашаркал назад, в библиотеку. Несмотря на то, что он был очень стар, память его, по-прежнему, была прекрасной – он равно помнил и дни своей юности, и день вчерашний – а потому, он легко и быстро нашёл всё самое редкостное и ценное, включая и банку с порошком из чешуи чёрного дрангарского дракона, и тоже поместил всё это в тот же мешочек, поле чего, как будто бы там, как и в самом начале, была лишь пара пуговиц, легко повесил его себе на шею. Бросив прощальный взгляд на любезные его сердцу реторты и тигли, он, невольно утерев слезу, подошёл к небольшой нише, прямо возле очага, и, словно его тут и не было, изчез в ней.
Что ж, раз его хозяин предпочёл умереть, то пришла пора ему, Дхонку, столько лет верой и правдой служившему своему господину, позаботиться и о себе. Вот уж не думал он, что на старости лет ему придётся потерять своего господина, с тем, чтобы тут же, незамедлительно, пускаться ещё и в полное опасностей путешествие! Оставить свой дом, милые, каждодневные хлопоты и, невзирая на собственную старческую немощь, отправиться в изнурительный путь! Увы, ему! Не иначе, как сама судьба позавидовала его тихому, умиротворённому существованию и решила примерно наказать за все эти годы уютной жизни!
Вот так, предаваясь горестным размышлениям, Дхонк и спустился ниже самых глубоких подвалов, туда, где под мощными каменными сводами текла речная протока, известная лишь самому придворному волшебнику и его слугам. Тут же, у крохотной пристани, которую так назвать и язык-то не поворачивался, по причине её малости, стояла, привязанная к ней, лёгкая лодка, такая, какую делают обычно луллийцы: широкая посередине, с прорезями в бортах под вёсла, и обшитая снаружи, по всей своей длине, шкурой рыбы-пузыря. Здесь же, на пристани, в бледном свете волшебных фонарей, можно было разглядеть мешки с камнями и, смотанные в мотки, просмолённые верёвки.
Дхонк немного потоптался возле лодки, собираясь с духом, а затем, громко крякнув, спустил пару мешков в лодку и привязал их к двум скамьям – спереди и сзади. Лодка сразу же сильно осела, едва не черпая воду бортами. После этого луллиец осторожно вновь вылез на пристань, откуда решительно нырнул в воду. Подлыв к лодке, он весьма ловко, одним движением, перевернул её вверх дном, явив взору высокий, совсем не речной киль. Выбравшись опять на пристань, он достал из кармана маленькую коробочку и, взяв из неё щепотку какого-то порошка, сунул его себе в рот. Затем он спустил в воду ещё пару мешков с камнями и привязал их точно также, как и первые два, отчего лодка теперь уже совсем скрылось под водой. Тогда Дхонк нырнул сам и, оказавшись внутри судёнышка, уцепился за переднюю скамью. Привязав себя к ней, он стал, как мог быстро, грести ногами. Лишь почти незаметная рябь скользнула по поверхности воды, и, глядя на неё сверху, ни за что нельзя было догадаться, что там, в глубине протоки, что-то движется.
Прошло совсем немного времени, и лодка благополучно добралась до реки. И когда течение подхватило её и неспешно понесло прочь от погибающего города, Дхонк, наконец, позволил себе расслабиться и, положившись на волю реки, вновь предался скорбным размышлениям.


- А скажи, нкапи, что это за приятные духи, которыми ты пропитывал свой дрянной платок? Это когда мы были в том ужасном подземелье? – склонился Хайес к айвонцу, пустив своего коня вровень с конём волшебника. Солнце успело уже изрядно вскарбкатся на безоблачную спину неба, и становилось заметно жарко.
- Ах, арвер! Я полагаю, что тебе этого лучше не знать, – отмахнулся Оссу Та.
- Ну, а всё же? – допытывался Хайес.
- Хорошо. Ты сам спросил, – недовольно сморщился айвонец, чуть отъезжая в сторону. – Это не духи, а чудесный эликсир (причём, заметь – без капли волшебства!), позволяющее изменять восприятие запахов таким образом, что главенствующий в ансамбле ароматов запах ощущается, как наиболее приятный для данного дэкамэ. Разные дэкамэ будут ощущать и разные ароматы.
- Ага! – кивнул слегка озадаченный Хайес. – Ну, а из чего же они? Поди из какого-нибудь редкостного цветка, ореха, или ещё какого растения? А? Нкапи?
Оссу Та раздражённо зыркунул на рыцаря и, нехотя, ответил:
- Нет, арвер. Тут ты ошибаешься. Этот эликсир не из ореха, и уж точно не из цветка!
А затем вновь замолчал. Хайес весь как-то напрягся, словно бы уже предчувствуя что-то недоброе, и немного угрожающе изрёк:
- Ну-у-уу? Говори уж, раз начал!
Айвонец чуть поёрзал в седле и, слегка втянув голову в плечи, сообщил:
- Они из мочи имарского болотника.
- Что-о?! Из мочи?! – словно раненный вепрь взревел рыцарь. – Да как ты смел, книжная твоя душонка, заставлять меня совать себе в нос чью-то мочу! Да я тебя за это утоплю в ближайшем же нужнике! Слышишь, ты…
- Ха-ха-ха! – громко рассмеялся Рин, услышав столь забавную историю. – Вот так духи! Хорошо ещё, что вы, господин Даггемо, не одолжили их у волшебника и не преподнесли какой-нибудь даме сердца! Вот уж смеху-то было б!
- Попридержи язык, юнец! – огрызнулся на него Хайес. – Потаскался б ты вместе с этим затейником с моё! Небось тогда по-другому бы запел!
- Да не сердитесь вы, ради Всесущного, господин Даггемо! – попытался умерить обиду рыцаря Рин. – Ведь волшебник же старался вам помочь! Разве вина лекаря, если лекарство приходиться больному не по вкусу? – и подъехал к Оссу Та с другой стороны. – А скажите, уважаемый господин волшебник, отчего же моча этого самого животного обладает столь удивительным свойством?
Оссу Та с приятным удивлением посмотрел на него и ответил:
- От чего, любознательный юноша – я не знаю. Но зато знаю – для чего! Имарский болотник, там, где он опрожнил свой мочевой пузырь, имеет обыкновение подстерегать свою жертву. Добыча улавливает приятный для себя запах и идёт прямо в расставленную на неё засаду. Только и всего.
- Удивительно! – покачал головой Рин. – Чего только не бывает в мире, по воле Всесущного! Иной раз и в толк не возьмёшь – зачем ему это надо было?
- Всё, созданное в мире, по воле Единого, когда-нибудь находит своё применение! И если что-либо нам пока не ведомо, то это лишь свидетельствует о собственной нашей скудости пред истинной мудростью того, кто и является подлинным источником всего сущего в этом мире! – глубокомысленно изрёк Оссу Та и видимо, обрадовавшись, что наконец-то нашёл себе благодарного слушателя, тут же продолжил. – Между прочим, юноша, у имарского болотника есть и ещё одна интересная особенность. Уже давно известно, что у этого животного всегда рождается однополое потомство: все – или же самки, или же – только самцы. Если год будет засушливым – то это всегда бывают самцы. А если прохладным и дождливым – то непременно нарождаются лишь самки. Почему это так, объяснить, в принципе, можно, но…
- Тихо, нкапи! – прервал речь айвонца Хайес, приподнимаясь в седле и тревожно вглядываясь вперёд. Следом за ним и Рин устремил туда свой взор: по выгоревшей на солнце траве к ним, во весь опор, скакали двое шоэнов, высланных Хайесом вперёд, в качестве авангарда.
- Проклятье! – рыцарь встревожено оглянулся. Справа от них, полого вниз и пересекая ту самую дорогу, далеко тянулось ровное, как скатерть, поле, укрыться на котором было решительно негде. Поворачивать же назад было и того хуже, ибо уж там-то их точно ждала верная гибель: двое шоэнов, которых он, во время короткого привала, отправил назад, дабы выяснить насколько далеко они оторвались от опасности, вскорости вернулись, сообщив, что войско кавала, с невероятной скоростью движется в их сторону по этой же дороге. Хайес был очень высокого мнения об армии кавала, равно как и о нём самом, но, всё же, подобной прыти, даже он не ожидал, а потому был вынужден, так и не дав толком отдохнуть лошадям, вновь устремиться в путь. Оставалось только одно – прижаться к самой реке, туда, где берег заканчивался высоким обрывом, и, средь разбросанных, редких валунов росли хоть какие-то деревья. Возможно, если берег будет не слишком крутым, то им даже удасться спуститься к реке и переправиться на другую её сторону. А если дело окажется совсем худо, то им придётся оставить лошадей, и спуститься без них. Но в любом случае им следовало торопиться, ибо уже в самое ближайшее время, прямо здесь, они окажутся зажатыми между двумя армиями: армией кавала и, наверное, армией короля Имрии, спешащего на помощь осажденному Индэрну.
- Быстрее туда! Фай ого! – махнул рукой в сторону реки Хайес.
- Что случилось, ади Даггемо? – в свою очередь встревожился Рин.
- Коварный враг, юноша, оказывается не только позади нас, но и впереди тоже! – бросил ему через плечо Хайес, разворачивая своего коня. – Не знаю, откуда он там взялся, но это также верно, как и то, что через пару часов наступит полдень!
И помчался к реке, увлекая за собой весь отряд.
Достигнув берега и убедившись, что спуститься прямо здесь к реке невозможно, они спешились и привязали лошадей в редком кустарнике куманики, росшем почти над самым обрывом. Оставив там всех шоэнов, за исключением Борга и Йо, Хайес вернулся вместе с ними немного назад и расположился под защитой небольшого валуна. Оссу Та и Рин устроились рядом.
- Ади Даггемо! – повернулся к рыцарю юноша. – Та армия, впереди – может, это король спешит на выручку Индэрну?
- Может быть, юноша. Может быть, – проворчал себе в бороду Хайес. – Но, в любом случае, надо быть в этом уверенным. Я думаю, мы скоро это и сами увидим.
А затем рыцарь повернулся к Оссу Та:
- Айвонец!
Волшебник подбежал к рыцарю и лёг подле него с другой стороны, после чего они о чём-то оживлённо зашептались. Рыцарь сердился и настаивал на своём, а айвонец, видимо, не хотел уступать и упорно отказывался. Так они препирались довольно долго, покуда их ушей не коснулся низкий гул многотысячного конного войска.
- Шан дрог! – выругался айвонец и, низко пригнувшись, побежал куда-то назад.
Рин так и напрягся, ожидая, что с минуты на минуту увидит, наконец, кто же это – армия Имрии, под предводительством своего доблестного короля, или же ещё одно войско загадочного врага.
Густые клубы пыли поднялись над холмом, но даже сквозь них Рин узнал ослепительный блеск и гордую поступь рыцарей Имрии. Огромная, золотисто-алая орифламма развевалась над ними, словно сама длань Господня, благославляя их на ратный подвиг.
- Ур-ра! – что есть силы завопил Рин, вскакивая и радостно махая своим мечом. – Ур-ра!
И тут же рухнул на землю ничком. Как будто из него разом выпили все его жизненные силы. Как будто бы из него вдруг вынули саму душу, и сердце его теперь, словно какой-то бессмысленный механизм, равнодушно стучит, лишь потому, что его когда-то раз и навсегда завели. Он ничего не почувствовал, ничего не понял, но внезапно утратил всякий интерес к окружающему его миру, став похожим на искусно сработанную куклу.
- Всё, арвер! – угрюмо сказал Оссу Та, бережно укладывая подле камня бесчувственного юношу. – Надеюсь, что никто этого не заметил.
- Я тоже на это надеюсь! – прошептал Хайес, с тревогой взгядываясь в лицо Рина. – А с ним точно будет всё в порядке?
- Не беспокойся. Я своё дело знаю, – успокоил того Оссу Та.
Между тем, с другого конца поля, вскоре также послышался мощный гул, и воздух замутился от поднявшейся пыли. Имрийская конница в замешательстве остановилась, а затем стала поспешно перестраиваться в боевой порядок. И вовремя: навстречу имрийцам на поле вышли, развернув свои пёстрые знамёна, первые отряды армии кавала.
- Ничего не понимаю! – сокрушённо покачал головой Хайес. – Две армии, и обе без, хоть какого-нибудь, дозора!
- Я думаю, что и те и другие столь спешили, что при такой спешке дозор не имел уже никакого смысла, – предположил Оссу Та.
- Возможно, ты и прав, нкапи, – пробормотал Хайес, впившись взглядом в разворачивающиеся друг против друга армии.
А Рин ничего не сказал. Он даже туда не смотрел. Ему было всё равно.