РИН. КНИГА ПЕРВАЯ - "ЗВЕЗДА И ЖЕРНОВ".


ЧАСТЬ 3. ГЛАВА 14.



К исходу восьмого дня Рин уже не надеялся, что его везут в какой-нибудь вольный город, или же, хотя бы в Нумбрию. Они переправились через Кэйр и, оставив далеко на севере герцогство Уттрицкое, пересекли Пустошь, преодолев затем ещё одну большую реку. Без сомнения, это была Лилла. Если бы они, действительно, направлялись в Сарбурт или же в Северное королевство, то уже давно должны были бы переправиться и через Дугон. Но вместо этого они ещё больше повернули к северу и, покинув рано утром последнюю мало-мальскую дорогу, ехали сейчас прямо через болота, неумолимо приближаясь к пугающим Унтхарским топям.
Это были мрачные места. Не случайно рассказы о них были их числа тех, что слушали, собравшись поздно вечером у жаркого камина, затаив от страха дыхание. И всегда самыми ужасными из них оказывались истории о коварном и безжалостном Угсе – владыке болот, живущего там с незапамятных времён. И с каждым часом сердце Рина всё больше сжималось от отчаяния, ибо они, всё ближе и ближе подбирались именно к этому проклятому месту. По обрывкам фраз, которыми обменивались северяне, юноша уже понял, что везли его, как раз в логово Угса. Рин не понимал, зачем он ему понадобился, и самые невероятные предположения, одно другого ужаснее, так и роились в его голове.
И всё же, понемногу, но он стал привыкать к тому, что старые сказки из его, как ему казалось, уже далёкого детства, одна за другой, стали вдруг оживать. Сперва – Иара Прекрасная. Затем – кивили арту. А теперь вот – и Сердце Утнхарты, со своим зловещим властелином.
Лошадь что-то перепрыгнула, и Рин, лежащий поперёк седла, больно ударился об него животом, который, от беспрерывной тряски, и так уже немилосердно ныл, наверное, превратившись в один сплошной синяк. В этом смысле было хорошо, что теперь они ехали по болотам, где лошади ступали не спеша и осторожно, а не мчались так, словно бы за ними гналась целая стая голодных волков, как это было во все предыдущие дни.
Рин не помнил, как это вдруг случилось, что он потерял сознание и оказался в руках северян. Когда чувства вернулись к нему, то он уже обнаружил себя лежащим поперёк скачущей во весь опор лошади, крепко-накрепко связанным, разорванной на узкие полосы, одеждой айвонца. Бедный Оссу Та! Рину нравился этот любезный и весьма учёный волшебник, который, наверное, знал ничуть не меньше, чем Гшор. И что теперь сталось с ними со всеми? Жив ли зануда-рокканец? И Рхани? И Эрв? И старина Таркуд? И ади Даггемо, столь же вспыльчивый, сколь и великодушный? Неужели все они погибли?.. И что теперь с его мамой и отцом? С Ликом и Ашей?.. И с Каной? С Канной!.. Что теперь со всеми теми, кого он когда-то знал и любил? Эта гнетущая низвестность была столь невыносимой, что Рин стиснул зубы и крепко зажмурился. Проклятые северяне! Не даром их всегда недолюбливали в Индэрне! Злобные дикари! Они у него ещё ответят за свои подлость и коварство! Рин с удовлетворением вспомнил, что уложил-таки парочку! На первом же кратком привале, он, не подавая виду, что пришёл в себя, ловко высвободился из своих пут и, подскочив, словно вспугнутый заяц, рванул к лошадям. Несколько северян бросились ему наперерез, но он с лёгкостью раскидал их в стороны, переломав при этом парочку шей, и, если бы не их распроклятые чародеи, то непременно бы сбежал! После этого случая, его связали уже настоящей верёвкой, скреплёной какими-то хитрыми заклятьями: Рин до сих пор, так и не сообразил, как бы ему обойти их.
Ночь быстро наползала на унылые болота. Ехать через топи при тусклом, из-за висящих в воздухе испарений, свете звёзд и блёклых лун было сущим безумием, и потому северяне решили заночевать, облюбовав для этого маленький, каменистый островок, поросший чахлым кустарником и несколькими, уже почти на половину сгнившими деревьями. Стреножив лошадей в самой середине островка, северяне расположились вокруг них, расстелив на земле свои толстые, тёплые шкуры. В качестве часовых они оставили одного волшебника и одного воина, которые, всё время держались вместе, так и кружа вокруг маленького лагеря, словно влюблённая парочка.
Плотный туман поднимался от раскинувшихся вокруг топей. Подобно колышущейся на ветру полупрозрачной ткани, он заставлял высыпавшие на чёрное небо звёзды таинственно мерцать. Иногда болото утробно чавкало и стонало. А иногда над ними пугающе проносился пронзительный крик какой-нибудь ночной птицы. А, может быть, это была даже не птица, а какое-нибудь неведомое животное, столь же унылое и мрачное, как и сами эти болота.
Все, кроме часовых, давно уже спали, и только Рин, предоставленный самому себе, с удвоенным упорством, искал способ, как-нибудь освободиться от ненавистных ему верёвок. И чего только он не пробовал! Он и воображал себя другим человеком, на случай, если верёвки были зачарованы именно на него. И заставлял свой дух отойти на пару шагов в сторону, после чего, его минут десять трясло, словно в лихорадке. Рин извивался, словно червяк на крючке, особым образом двигая всеми своими суставами. Он пробовал всё это по отдельности и в разных сочетаниях, и всё было без толку: зачарованные верёвки мёртвой хваткой держались за него и ни за что не желали его отпускать.
Потеряв всякую надежду вновь обрести свободу, Рин решил пока смириться с этим, в надежде на какой-нибудь удобный случай. Не желая и дальше тратить свои силы понапрасну, он, насколько это было возможно, устроился поудобнее и попытался хоть немного поспать. Но едва только сладкая дрёма коснулась его век, как кто-то из часовых громко и предостерегающе вскрикнул, издав громкий, гортанный звук. "Вскрик Амриса!" – догадался Рин, вспомнив, что именно так предупреждают друг друга северяне.
В то же миг все повскакивали с земли и, схватившись за оружие, сгрудились вокруг встревоженных лошадей, напряжённо и настороженно всматриваясь в окружающую их влажную темноту.
- Что там, Хоро? – окликнул волшебника командир северян, которого, как уже знал Рин, звали Арутхи Роздлидом, или же Прекатником.
- Сюда кто-то идёт! Я это почувствовал, – негромко отозвался Хоро, беспокойно шаря глазами в темноте.
- Охо! Охо! Охо! – донеслось вдруг откуда-то с болота.
Хоро, а следом за ним и второй волшебник – Ахаст, взяли в руки по толстой ветке и подняли их вверх, отчего те тот час же вспыхнули, немного осветив маленький островок. Лошади испуганно заржали и неловко заметались, пытаясь высвободить из пут свои передние ноги.
- Это смаф! Болотный господин, а с ним – хлюты и снорги! – подбежал к Роздлиду Хоро.
- Много? – нахмурился тот.
- Сколько кочек в этом поганом болоте! – злобно сплюнул волшебник.
Роздлит быстро сунул руку запазуху и что-то оттуда вытащил. Между тем, всё болото вокруг них наполнилось осторожными, хлюпающими шагами. Северяне, сбившись в тесную кучку, вокруг испуганных лошадей, напряжённо ждали.
- Охо! Охо! Охо! – раздалось уже прямо перед ними, и из темноты, слегка щурясь от света факелов, вышло огромное, отвратительное существо, весьма напоминающее гигантскую, толстую жабу, неизвестно по какой прихоти, решившую вдруг встать на задние лапы и облачивщуюся в какие-то странные, словно бы костяные доспехи. Высокое – ростом в два с половиной рана, а то и ещё больше – оно живо ворочало из стороны в сторону огромными, словно маленькие тарелочки, глазами и противно ухмылялось.
- Охо! – ещё раз, по-своему, рассмеялся смаф, а затем уставился прямо на Рина, лежащего у поваленного, трухлявого ствола, позади Роздлида.
За смафом уже толпились твари поменьше: лупоглазые хлюты, сутулые, словно старики, с шишковатыми наростами на голове, и с влажно поблёскивающей кожей. Голубовато-белые, словно бы мертвецы, и с зазубренными копьями в руках. Между ними, подобно высохшим деревцам, возвышались, похожие на склееные между собой веточки, тонкие, но сильные снорги, обитавшие там, где было посуше. Эти держали в своих руках узкие, вытянутые щиты и тонкие, но длинные мечи. У некоторых из них в руках были короткие, болотные луки.
- Нхо, – хмыкнул смаф, недобро оглядывая их маленький отряд. – Вы, верно, не ждать меня? Вы, думать, бояться меня? А?
Рот смафа широко распахивался, обнажая оргомные, неровные зубы, гязно-жёлтого цвета. Рину показалось, что если бы смаф раскрыл свой рот во всю ширину, то он, без сомнения, смог бы проглотить даже его. Голос у чудища был низкий, рокочуший и слегка дребезжащий, и из его утробы столь дурно пахло, что даже лёжа в пятнадцати ранах от него, Рин невольно содрогнулся от омерзения.
- Мы здесь по повелению Владыки Болот! – громко сказал Роздлид, показывая смафу тяжёлый, золотой перстень с крупным зелёным камнем. При виде перстня глаза смафа вспыхнули жадными огоньками, и он, не сдержавшись, облизнул губы.
- Я знать, знать это! – пророкотал смаф. – Владыка прислать нас, проводить вас его дворец.
- А мы что, сами дорогу не найдём? – притворно удивился северянин.
- Владыка боиться за пленник, – пояснил смаф, ткнув толсым, морщинистым, как у птицы, пальцем в сторону Рина. А сам, с нескрываемым сожалением, проводил взглядом перстень, опять скрывшийся запазухой у Роздлида.
Хлюты и снорги беспокойно переминались с ноги на ногу и не опускали оружия. Рин чувствовал, что всё это неспроста и не верил ни единому слову этого чудовища. Судя по всему, не поверили ему и северяне, ибо все они спрятались за щитами, выставив вперёд мечи. Даже оба волшебника поспешили сотворить какие-то заклинания: между северянами и обитателями болот вдруг возникла дрожащяя стена воздуха.
- Огба! – то ли выругался, то ли возмутился смаф, попятившись от этой призрачной стены и указывая на неё. – Зачем это?
- Владыка болот велел мне никому не доверять. Вот я и выполняю это его распоряжение! – самоуверенно улыбнулся Роздлид, демонстративно вытаскивая из ножен меч.
- Ты обидеть меня! – сокрушённо покачал головой смаф. – Ты - злой и нехорош!
Морда смафа покрылась тёмными пятнами, а шея вздулась. Он отвернулся и шагнул прочь в темноту. Едва его безобразно толстая фигура скрылась в болотной тьме, как тот час же, оттуда, с визгом вылетело щуплое тело хлюта и с размаху врезалось в воздушную стену. Раздался отчётливый, булькающий звук, и хлют, безобразным, зеленовато-синим пятном растёкся перед лицами взрогнувших северян.
- Огба! – пророкотало откуда-то из темноты. – Ты будеть жалеть об это, северин!
- Смотри, не лопни от злости, жабья морда! – насмешливо ответствовал Роздлид.
Между тем лошади опять забеспокоились, а через секунду и вовсе, словно обезумели: стали громко ржать, брыкаться и метаться по тесному пятачку, едва не сбивая с ног людей.
- У-у-у-урр-р-р! – донеслось откуда-то совсем близко. – У-у-у-урр-р-р!
- Фарбр! – в ужасе отшатнулся Роздлид.
- Дракон! Болотный дракон! – в страшном испуге зашептали северяне, непроизвольно сбиваясь в ещё более тесную кучку. Фарбр, на самом деле, драконом не был, и даже, вообще, не имел к драконьему племени никакого отношения. Но как уж здесь, на севере, повелось испокон веков, величать это громадное и злобное животное драконом, так уже теперь никому изменить это было бы не под силу. Да и зачем? Что фарбр, что болотный дракон – не всё ли равно? Тем более, что нрав у него, и в правду, был, как у наихудших представителей многообразного драконьего рода.
Огромное животное, словно бы вдруг оживший двухэтажный дом, с глазами, мерцающими бледно-зелёным светом и размером со слуховые окошки, тяжело переваливаясь на мощных лапах и волоча по грязи необъятное брюхо и длинный, гребенчатый хвост с массивной пластинчатой булавой на конце, медленно приближалось.
Хоро с Ахастом, склонившись друг к другу, о чём-то оживлённо спорили, то и дело яростно жестикулируя. Наконец, Хоро вкинул голову и странно порвёл в воздухе руками, словно бы обрисовывая ими пологую гору с несколькими вершинами, а Ахаст, как будто перемешивал при этом что-то обеими руками.
- И-и-иау-уу-йюу-у! – оглушительно взревел кто-то неподалёку, да так, что аж болото застонало. Хлюты и снорги в ужасе шарахнулись на другую сторону островка, а фарбр вскинул голову и настороженно зашевилил своими огромными, бахромчатыми ушами, жадно втягивая ноздрями воздух. Затем фарбр недоверчиво мотнул головой, громогласно всхрапнул и, взмахнув игриво хвостом, отчего с десяток болотников, с воплями и проклятиями, разлетелись в стороны, на удивление спорой рысью устремился на этот призывный рёв. Те из болотников, кто не успел вовремя убраться с его пути, оказались тут же раздавлены, словно какие-нибудь жалкие мошки, и до того безмолвные топи сразу же наполнились стонами и жалобными криками. Двое погонщиков, сидящих на шее у чудовища, яростно тыкали в его бока острыми пиками, закрывали ему глаза шорами, время от времени открывая то один, то другой, но всё было бестолку: фарбр, учуявший охочую до любви самку, ничего не соображал и не желал никого слушать, мчась настречу её призывного зова.
Хоро и Ахаст удовлетворённо улыбнулись и радостно ударили друг друга в левое плечо, как это принято у северян, когда они довольны тем, что сделали.
- Огба! Урхт кабо, северин! Шарба ру жагхо ыыда! Огба! – страшно ругался смаф, то угрожающе махая руками, то хватаясь ими за голову.
А фарбр между тем уже изчез из виду, так что до островка, время от времени, доносился лишь его обиженный рёв: обманутый самец не на шутку разозлился, не понимая почему ему не удаётся настичь вожделенной самки.
Насупившийся смаф сунул руку под одежду и, покопавшись там, достал маленький, серебристый молоточек. Зажав его рукоять в своих огромных, безобразных лапах, он, как следует, размахнулся и обрушил сокрушительный удар на магическую защиту северян. Раздалось протяжное шипение, перешедшее в пронзительный свист, и воздушая стена, несмотря на отчаянные усилия волшебников северян, рухнула. И тут же, с дикими, ликующими воплями жители болот бросились на противника. Чародеи северян разом стали невидимыми, а их командир, в мгновение ока, отскочил назад, к Рину, и, рывком поставив того на ноги, коснулся острым кинжалом его шеи. Все до единого замерли на месте, опустив оружие. Но, увы, для товарищей Роздлида, этот приказ прозвучал слишком поздно: все они уже были мертвы, и лишь Хоро и Ахасту, благодаря своей невидимости, удалось избежать гибели.
- Улг харш! – в ужасе взревел смаф.
- Отустить нож, северин! – тут же испугано прокричал он ещё и по-ирвирски.
- И не подумаю! – зло осклабился северянин. – Ты отведёшь меня к властелину болот, и всю дорогу я буду держать лезвие своего кинжала на его горле! И, смотри, если я хотя бы раз споткнусь!..
- Северин! Ты думать, я сам напасть тебя? – раздвигая толпу, двинулся в его сторону смаф. – Нет! Сам властелин и велеть мне это!.. Всё в этом край вершится его воля!.. Всё!.. Я – верный слуг своего господин!
Услышав такое, Арутхи Роздлид слегка побледнел, но тут же ещё крепче прижал кинжал к шее юноши, так что из порезанной кожи вытупила кровь.
- Не делать это! – в ужасе завопил смаф, вытянув в его сторону руку. – Не делать! Или властелин дать тебе великий мучений! Лучше будеть договориться! – примирительно предложил он, насколько можно любезнее улыбаясь, что, на самом деле, выглядело устращающе. – Ты отускать пленник, а я отпускать тебя!
- Жаба хитромордая! Так я тебе и поверил! – рявкнул в ответ Роздлид.
- Хорош! – остановился смаф. – Хорош! Не волноваться так! Что предлагать ты?
Прижавшись спиной к гнилому дереву, северянин медленно, боком двигался к краю острова, ни на мгновение не ослабевая давление клинка.
- Сделаем так! – нервно облизнув губы, наконец сказал он. – Пусть все идут на ту часть острова! – и Роздлид, остановившись, мотнул головой налево от себя. – А я, вместе с пленником, вернусь в Пустошь… И чтобы за мной никто не шёл! Если я увижу, или услышу хоть что-нибудь подозрительное, то пленник в ту же секунду умрёт! И мне плевать, что потом со мной будет!.. Ты меня понял?!
- Хорош, хорош!.. Как сказать! Как ты сказать! – охотно согласился тот. – Но ты понимать, что я не мочь отдать тебе пленник? Мне надо это пленник! С ним я не мочь тебя пустить!
- Он мне тоже не нужен! Я оставлю его у границы Пустоши! – в свою очередь согласился северянин.
- Ты мне дать слово? – довольно улыбнулся смаф.
- Клянусь Вендом, что пленника я оставлю тебе! – пообещал Роздлид.
- Хорошо, северин! Я согласен! – крикнул в ответ смаф и махнул рукой воинам болот, чтобы те отошли туда, куда указал северянин.
Когда путь оказался свободен, Арутхи Роздлид начал осторожно пятиться, прячась за Рином, как за щитом. Смаф, по-прежнему, радостно улыбался, полагая, видимо, что он перехитрил-таки северянина. И в самом деле, что же ещё ему оставалось думать? Не мог же, и в правду, северянин, вот так пятиться всю дорогу до Пустоши? Смаф не сомневался, что уже очень скоро тот непременно допустит какую-нибудь оплошность, и тогда, его быстренько нашпигуют стрелами, да так, что и живого места не останеться! И тогда, обещанная ему награда, самая сладкая для него награда на свете – тот самый перстень, что пока ещё находиться у северянина – окажется в его руках!
Едва только северянин допятился до того места, что его уже едва можно было разглядеть, как смаф злобно махнул рукой, и множество воинов тот час же бросились в обход, с обеих сторон тропы, чтобы зайти северянину со спины.
А Арутхи Роздлид, в обнимку с Рином, всё пятился и пятился, терпеливо нащупывая ногой дорогу позади себя, и внимательно поглядывал на болото, справа от тропки: где-то здесь, когда они ещё только подходили к острову, он заприметил особого вида веточку, торчащую из глубокого озерца, и которая была ничем иным, как зацепным черенком – гибкой, длинной веткой, за которую был привязан к берегу подводный дом водяного, словно пёс на своей цепи.
«Где-то здесь!» – косился на воду Роздлид. – «Пора бы уже!»
Но зацепной ветки всё не было, так что северянин начал уже нервничать: ведь ещё минута-другая, и в него понатыкают столько стрел, что любой ёж, в сравнении с ним, покажется почти что лысым. Но прошла ещё целая минута, прежде чем он увидел, наконец, то, что так страстно желал увидеть – прочную и гибкую ветку рогозника, ухотящую прямо в воду.
- Ну всё, прощай парень! – подумал Роздлид и резко полосанул юношу по горлу. Что произошло дальше, северянин так и не понял: в его бок что-то сильно ударилось, ноги его взвились в воздух, а треклятый оруженосец, непостижимым образом, в самый последний момент, вывернулся из-под смертоносного лезвия. Грузно шлёпнувшись в воду, северянин не стал предаваться досаде, а сколь было возможно быстро устремился в глубину, туда, где был вход в жилище водяного.
Он не знал, стреляли ли ему вслед. Наверняка стреляли. Но, по счастью, ему всё же удалось застать врагов врасплох, так что, как он и ожидал, ни одна стрела не смогла настичь его. Хотя здесь совершенно ничего не было видно, он легко нашёл огромный дом водяного и, перерубив мечём зацепную ветку, сразу же устремился к его входу. Вынырнув в первом, корохотном помещении, которое, собственно, и было входом в дом, Арутхи Роздлид, обнажив меч, ринулся в главную комнату, в которой и должен был находиться водяной. Распахнув ударом ноги дверь, он с криком влетел в обиталище хозяина, который, ничего не подозревая, сидел, сгорбившись, за столом и ел вяленых лягушек с квашеной ряской. Дух в комнате, по причине невозможности её проветрить, стоял тяжёлый, смрадный: всё здесь безнадёжно пропахло этой самой квашеной ряской, да ещё – отвратительным хвощёвым пивом, которое, даже крайне неприхотливые в еде северяне, и те неотрез отказывались пить. В помещении царил полумрак: свет шёл лишь от мерцавшего по углам болотного лишайника, так что водяной был едва виден – огромный, рана два с четветью ростом и лишь немногим меньше шириной, с громадными, узловатыми руками и густой бородой. Он лишь успел испуганно взлянуть на неожиданного гостя и попытался вскочить со скамьи. Но Арутхи не дал ему ни малейшего шанса: вспрыгнув на стол, он, не дав водяному опомниться, с размаху вонзил клинок прямо в глаз хозяину. Водяной взыл от боли, и схатившись за глаз, опрокинулся куда-то за скамью. Арутхи тут же спрыгнул рядом и стал наносить один удар за другим, метя в то самое, единственное место, которое и можно было поразить – прямо в основание короткой, мощной шеи, со стороны лица. Всё остальное его тело было покрыто настолько прочной и толстой, зеленоватой, в жёлтых разводах кожей, что никакой, даже самый могучий человек не сумел бы пробить её. Даже самым острым на свете клинком.
Водяной ещё пару раз дёрнулся и неподвижно замер. Арутхи Роздлид поспешно огляделся, высматривая других обитателей дома, но, к его величайшему облегчению, здесь никого больше не было. Водяные редко жили семьями. Как правило, их женщины жили с детьми отдельно, поскольку водяные-мужчины почти всегда предпочитали одиночество.
Арутхи презрительно посмотрел на разбросанных по столу лягушек и опрокинутую миску с ряской и брезгливо поморщился.
"Может, найду у него рыбу, или сушёные грибы и ягоды?" – подумал северянин, смахивая всю эту неаппетитную снедь на пол и усаживаясь за стол. Ему тут теперь долго сидеть! Болотники, если и догадаются, что в озерце скрыт дом водяного, вряд ли смогут вытащить его из воды – на это нужно много времени. А его-то, повидимому, у смафа и нет, если, конечно, тот не врёт, что его прислал сам Болотный Властелин. Сюда болотники не сунуться, но караулить наверху день или два точно будут!
"Притащить, что ли, из кладовой, мочалистый пузырь с воздухом, чтоб не так душно было?" – нехотя размышлял Арутхи, привалившись спиной к стене и вытирая какой-то сухой травой свой меч. – "А, ладно! Куда спешить-то? Вот немного передохну, а потом, может, и принесу."
И северянин, блаженно вытянув ноги, закрыл глаза.


Рин едва успел уклониться от скользнувшего по его шее клинка. Резко нырнув вниз, он, продолжив и усилив движение северянина, легко перебросил того через бедро, так что он, с превеликим шумом, рухнул прямо в озеро, взметнув вверх целую тучу брызг. В первое мгновение Рин тут же хотел броситься следом, но, вовремя вспомнив, что верёвка, которою он связан – зачарована, тут же отбросил эту идею, поскольку, так и не сумев высвободиться, он непременно бы утонул. И Рин остался стоять на узкой тропе.
Болото вокруг сразу же наполнилось встревоженными криками, где-то поблизости просвистело несколько стрел, и вот уже к Рину отовсюду устремились снорги и хлюты. Часть из них, вцепившись в его врёвки, поволокли его обратно на островок, а часть – остались на месте и принялись усердно стрелять из луков в воду.
Рин не сопротивлялся и послушно позволял себя вести. Да и что он мог сделать? Пока он так крепко связан, единственное, что ему оставалось – так это броситься в озеро, вслед за северянином, и утонуть там, дабы не попасть в лапы Угса. Но покуда Рин не знал, что тому от него нужно, он решил не прибегать к столь крайнему средству. Рано или поздно, но верёвку с него снимут, и вот тогда у него опять появиться прекрасная возможность попробовать вновь вернуть себе свободу.
- Где северин? – состроив злобную гримасу, спросил у Рина смаф.
- Утонул, – буркнул Рин, стараясь смотреть куда-нибудь в сторону, чтобы на него не так сильно пахло изо рта этого чудища. Юноша уже догадался, что смаф должен доставить его к своему хозяину в целости и сохранности, а потому, его можно не бояться.
- Утонул! – всплеснул в ужасе руками смаф. – А как же мой кольцо?
Рин лишь плечами пожал. Ему-то какое дело?
- Он хотел меня убить. Вот я его и утопил, – сказал Рин, разглядывая огромный живот смафа – пупырчатый и матово-влажный – вывалившийся наружу поверх его груботканой юбки. Он как раз оказался напротив его носа.
- Огба! Огба! Огба!.. Шарба ру жагхо ыыда!.. Ыыда! – раздался жуткий рёв, прямо над головой юноши.
- Огба! – ещё раз выругался смаф, а затем глубоко и особо зловонно выдохнул. – Хорош! Я потом искать! Теперь нет время!
И смаф, тоскливо посмотрев в сторону озера, ещё раз глубоко и зловонно выдохнул. А затем, больно схватив своими мерзскими лапами Рина, поднял его и бесцеремонно поставил на тропу с другой стороны себя.
- Идти! – повелительным тоном пророкотал он и для убедительности, как следует, подтолкнул Рина, так, что тот чуть было не упал.


Ещё целых три дня шли они по этим проклятым болотам. Три дня Рин видел вокруг одни унылые топи, лишь кое-где перемежаемые редкими озерцами, да маленькими островками суши, столь же безрадостными, как и сами болота. Несколько раз они проходили через бедные, неказистые деревенки болотников, где, если и бывали сколь-либо значительные сооружения, то неизменно они принадлежали смафам. Снорги же и хлюты жили в жалких лачугах, или же сырых землянках. Иногда их обиталища стояли вперемежку друг с другом, но чаще всего, деревни чётко делились на две части: в одной жили снорги, а в другой – хлюты.
Едва завидев приближающийся отряд, жители, побросав свои дела,тут же торопились поглазеть на то, кто же это идёт через их деревню, и порасспросить путников о том, кто они, куда и зачем держат путь. Впереди всех, как это и положено, всегда бежали детишки, такие же чумазые и оборванные, как и в большинстве любых других деревень Ирвира. К глубочайшему разочарованию местных жителей, ничего узнать им, так и не удавалось, поскольку их ждали не новости и долгие рассказы, а свирепый рёв смафа и тычки и ругань солдат, тут же прогонявших всех, кто приближался ближе, чем на десять шагов.
К тому же, деревень было так мало, что Рин заподозрил, что это отнюдь не случайно. Наверняка, весь маршрут был проложен именно с таким расчетом, чтобы как можно меньше обитателей болот встретилось им в пути. Он бы даже ничуть не удивился, если бы тем, кто всё-таки увидел их, сторого-настрого, под страхом смерти, запретили кому бы то ни было об этом рассказывать.
Чем дальше Рин шёл, тем безотраднее становилось у него на душе. Волнение за тех, кто остался жив, но чья судьба ему сейчас неизвестна, сменялась острой болью по тем, кого злая судьба уже вырвала из сладостных объятий жизни. И с каждым шагом его душевные терзания становились всё невыносимее. Иногда Рин даже удивлялся. Ведь казалось бы, страх того, что ожидало его в Сердце Унтхарты, должен был вытеснить из его груди все остальные чувства, но он, лишь помучив его несколько минут, неизменно сменялся всё теми же волнениями и болью.
Наконец, к исходу третьего дня, болото закончилось. А, может быть, они просто вышли на очень большой остров. Но, так или иначе, Рин даже почувствовал себя бодрее: под ногами вновь была твёрдая земля, а по бокам от настоящей дороги, именно дороги, а не тропы, как было всё время до этого, росли не какие-нибудь чахлые кусты, а большие, пусть и несколько корявые деревья.
Когда уже начало смеркаться, далеко впереди, Рин увидел множество огней. Они круто взбирались куда-то вверх, словно бы располагались на склонах высокой горы.
- Харба Унтхарт! – указал в их сторону смаф и, в упор, мрачно посмотрев на Рина, нехорошо рассмеялся.
"Сердце Унтхарты!" – догадался Рин и невольно поёжился. И если, в первый момент, огни эти показались юноше тёплыми и доброжелательными, и даже вселяющими какую-то надежду, то теперь, когда он узнал, что это – не что иное, как окна ужасного замка Угса, их свет сразу же стал представлятся ему откровенно зловещим.
В быстро сгущающейся вокруг тьме, Рин видел смутно проступающие очертания домов и каких-то ещё, гораздо больших зданий. Они хаотично тянулись, справа и слева, и во многих из них, несмотря на уже поздний час, горел тусклый свет. Окошки в домах, если судить по тем, что были ещё освещены, казались несоразмерно маленькими, в сравнении с размерами самих домов, а сами здания нередко имели крайне необычную форму, напоминая, то островерхий шалаш, а то – огромную, круглую шкатулку. Улицы, по которым они проезжали, хотя и были часто неширокими, но почти все, за редким исключением, были мощёнными. Но чем дальше от окраин города они продвигались к его центру, тем чаще им приходилось пересекать маленькие речные протоки или выложенные камнем каналы. Наконец, они спустились на пристань и пересели в широкую, длинную лодку, продолжив весь оставшийся путь уже по воде.
Они ещё долго плыли по городу, и всё это время «Сердце Унтхарты» становилось всё больше и больше, пока, своей невероятной громадностью, не заслонило весь горизонт. Переплыв поперёк самый широкий канал из всех, что до сих пор им встретился, они оказались перед высоченной крепостной стеной, выросшей прямо из воды. Подплыв к массивным воротам, преграждавшим путь внутрь замка, им пришлось остановиться, дожидаясь, пока их откроют. Долго ждать не пришлось. Едва только смаф что-то громко прокричал страже, как ворота, медленно и почти беззвучно распахнулись, и лодка продолжила свой путь. Медленно проплыв сквозь вратную башню, они, вопреки ожиданиям Рина, оказались не внутри замка, а лишь между предыдущей и следующей, ещё более высокой стеной. Некоторое время они плыли вдоль неё, пока, наконец, не достигли новых ворот, возле которых они опять ненадолго задержались.
Огромные, мрачные башни взымались по бокам от этих ворот. Вершины их, в ночной темноте, разглядеть было невозможно, но Рин не сомневался, что они были гораздо выше, чем индэрнские, а камни, из которых они были сложены, даже в свете факелов, казалось, хранили следы, не веков даже, а многих тысячелетий. Хотя, конечно, это было не более, чем впечатлением, ибо и за какую-нибудь сотню лет, любое каменное строение начинало выглядеть так, словно бы оно стояло тут вечно. И всё же, почему-то именно сейчас Рин был убеждён, что так оно и есть, и все легенды и предания о Сердце Унтхарты и её страшном властелине Угсе – истинная правда!
Проплыв сквозь и эти ворота, они оказались в большом, одетом в камень, водоёме, с широкой пристанью прямо напротив них. Пристав к ней, они покинули лодку и вышли на огромную, как и всё здесь, площадь. Сразу за ней, сияя бесчисленными огнями, возвышался великолепный замок, который, даже в своей несомненной мрачности, поражал суровой красотой и необычной изысканностью.
«Почему же из города не было видно этого сияющего дворца?» – в изумлении задрал вверх голову Рин, и тут же догадался, поражаясь ещё больше. – «Неужели крепостные стены столь высоки? Не может этого быть!» Но найти иное, сколь-либо правдопобное объяснение он так и не сумел. Если, конечно, тут не было замешано волшебство.
Они остановились в самом начале площади и теперь чего-то ждали. Рин не сразу разглядел, что с противоположного её конца, прямо от дворца, к ним приближается большой отряд. Прошло несколько минут, и необычные для этого края солдаты остановились в десятке шагов от них. Они стояли спиной к свету, и поэтому Рин не мог видеть их лица, но, даже если судить по фигуре, это были явно не хлюты или снорги, и уж тем более не смафы. Все воины, как один, были рослые и, по телосложению, больше походили на людей, чем на обитателей болот, впрочем, пропорции их частей тел неоспоримо указывали на то, что они, всё-таки, не принадлежали к человеческому роду: руки их были длиннее, плечи – шире, а шеи – заметно короче и мощнее.
Трое из этих солдат подошли к смафу, и один из них, видимо, их командир, о чём-то его спросил. Смаф подобострастно раскланялся и стал, одно за другим, отдавать своё оружие: меч, широкий и чуть изогнутый кинжал, ещё один кинжал поменьше и, с особым трепетом и явным сожалением и даже страхом – свой заветный, серебристый молоточек. Когда всё это оружие першло в руки солдат, смаф снова начал подобострастно кланяться, пока его не остановил этот командир дворцовой, как решил про себя Рин, стражи. И только вдруг теперь он осознал, что эти неведомые ему воины были лишь чутоку ниже смафа! А уж тот был куда выше самого Рина! Это открытие так его поразило, что он не сразу заметил, что господин болот делает ему призывные жесты, и, судя по всему, продолжалось это довольно давно, ибо потерявший терпение смаф, в конце концов что-то раздражённо крикнул, и один из стоявших рядом с Рином сноргов дал ему увесистую затрещину. Рин, невольно выругавшись, покорно пошёл в его сторону.
Вблизи лица воинов показались юноше, хотя и похожими на человеческие, но гораздо грубее. Командир стражи тут же шагнул к нему и сам, лично, обыскал, бесцеремонно ощупав с ног до головы. Не найдя ничего подозрительного, он пристально посмотрел в глаза Рина. От его взгляда у юноши аж мурашки по спине побежали. После этого командир стражи схватил его за подбородок и разжал рот. Чуть было не вывихнув Рину челесть, от неторопливо обледовал его рот, после чего удовлетворённо отвернулся. Рин с омерзением плюнул на землю. Он хотел ещё как следует выругаться, но не успел: тут же к нему подскочили ещё двое солдат и, схватив его под руки, стремительно поволокли вслед за своим удаляющимся командиром. Рин едва поспевал за ними, и хотя идти столь быстрым шагом ему было очень неловко, юноша ни за что не хотел доставить им удовольствие тащить себя.
А они всё шли и шли, минуя бесконечные коридоры и залы, то великолепные и поражающие воображение своим невероятным богатством, а то – захламленные и сплошь покрытые давнишней пылью, чей густой слой скрывал от глаз, быть может, ничуть не меньшую красоту.
Вскоре, как казалось, бесконечный, бег по дворцу сменился утомительным подъёмом по круто закручивающейся лестнице. Чтобы не отстать от своих неутомимых стражей, Рину приходилось, то и дело, прыгать через ступени, но зловонное дыхание смафа, сдавленно пыхтевшего позади него, подгоняло его ещё больше. Прошло ещё пару минут, и смаф заметно поотстал, а когда его пыхтение сменилось уже почти предсмертным хрипом, они вдруг остановились.
Перед Рином были огромные, розоватого цвета двери, обе створки которых были вырезаны из какой-то, неведомой юноше, кости и сверху до низу покрыты искусной, тонкой резьбой, повествующей о незнакомых ему героических событиях. Рин хотел получше её рассмотреть, да так и не успел: неожиданно двери распахнулись, и его с силой втолкнули в бесконечно длинный и невообразимо высокий зал, перед которым, все виденные им здесь до этого, показались вдруг жалкими чуланами. Юноша разинул рот и стал потрясённо озираться, не веря своим глазам. Всё вокруг ослепляло своими роскошью и красотой, не показушно-безвкусной, как это, например, было у герцога Индэрнского, но подлинно прекрасной: стройные колонны из благородного камня и бирюмского мрамора, широкие затейливые окна и арки между ними, а где их не было – удивительные по своей живописной силе картины, или же фрески, а иногда – чудесные скульптуры. Потолки тоже покрывали поражающие своей красотой и необычностью мозаики, а на полу, то там, то здесь, росли великолепные цветы и деревья, меж которыми, то и дело были видны журчащие хрустально-чистой водой фонтаны и искусственные ручьи, стекающиеся в маленькое озеро, прямо посередине этого фантастического зала. А кроме того – здесь было не просто тепло, а почти даже жарко. И это – всего только в нескольких днях пути от столь сурового края, где иногда ещё даже в новин лежал снег!
Всё также стремительно они пересекли этот дивный сад и, обогнув озеро, оказались на обширном открытом пространстве. Возле самого водоёма, вдоль всего его берега, было устроено некоторое возвышение, примерно в ран выстой, на которое, по всей его длине, вели пологие, широкие ступени. На самом его верху стоял невообразимых размеров стол, сплошь, живописно и крайне умело, заставленный всевозможными чудесными яствами. Уж в чём в чём, а в кушаньях и в сервировке Рин толк занал: даром что ли он потратил столько лет своей жизни на обучение трудному искусству герцогского трапезничего! Аромат от всех этих блюд был столь нежен и соблазнителен, что у юноши тот час закружилась голова и перехватило дыхание, а во рту собралась обильная слюна. Ему пришлось сделать над собой заметное усилие, чтобы не подать виду, как это всё его взволновало.
Оторвав, наконец, свой взгляд от бесчисленных блюд, источающих эти умопомрачительные запахи, Рин принялся разглядывать тех, кто сидел за этим волшебным столом. Прямо во главе его, на невысоком, но богатом троне, высеченном из странного, молочно-белого камня и изукаршенного тонкой, золочёной резьбой, причудливо огибавшей бесчисленное множество драгоценных камней, сидело странного вида существо. Таких дэкамэ Рин точно никогда ещё не видел: среднего роста, с непропорционально большой головой, прямо поперёк которой, наподобие дурацкого фасона жабо – из крупных, неровных складок и, к тому же, бледно-зелёного цвета, с многочисленными розовыми прожилками – топорщилось одно-единственное ухо. Хотя, было ли это, действительно, ухо, или же что-нибудь другое, Рин мог только гадать. Но вот то, что огромная, то и дело ко всему принюхивающаяся, мясистая шишка, прямо между глаз – нос, он ничуть не сомневался. Фигура у этого существа была коренастая, широкая в плечах и с бокчообразной гудью. Руки его были длинными и мощными и имели более чем по пять пальцев. Сколько именно, Рин так и не мог разглядеть, но то, что штук семь-восемь, и никак не меньше, он был уверен. Шея у этого дэкамэ была короткая и толстая, лишь немногим меньше по ширине, чем сама голова. Глаза же были крупные и почти круглые, и очень широко расставлены на лице. Цвета их Рин, конечно же, не разглядел, но зато заметил, что они закрывались и сверху, и снизу толстой, как ему показалось, плёнкой. Сам же цвет кожи этого дэкамэ был нежного, телесно-розового цвета, словно бы у свежеискупанного младенца. И так как этот незнакомец сидел на троне, то юноша решил, что он и есть тот самый ужасный Угс – внушающий страх всему северу, мрачный властитель Унтхартских болот и всего окрестного края, могущественный чародей и безжалостный правитель.
Чуть поодаль от него, уже на обычных стульях, пусть и весьма богатых, сидели его приближённые: разная знать из сноргов, хлютов, но, главным образом, смафов. Лишь кое-где Рин видел других дэкамэ, явно не являющихся обитателями здешних болот. К каким народам они относились, Рин, от охватившего его волнения, припомнить сейчас не мог (за исключением, разумеется, кахта, который, как и все его соплеменники, вид имел крайне неряшливый), но то, что он встречал подобных дэкамэ раньше, в Индэрне, юноша не сомневался. Все эти многочисленные и разнообразные существа, едва завидев Рина, дружно отложили в сторону ножи, а кое-кто даже и вилки, и теперь, с нескрываемым любопытством, разглядывали юношу.
Угс неторопливо дожевал кусочек не то какой-то неизвестной Рину болотной дичи, не то, очень похожего на кабана, губласа, который, нет-нет, да и попадал иногда на стол герцога Индэрнского, и, как помнил Рин, отличался очень нежным, почти без жира, слегка водянистым мясом, с немного сладковатым вкусом. Утерев платком рот, властелин болот отшвырнул его в сторону и, неспешно приблизился к Рину. Угс оказался больше чем на голову ниже юноши. Неторопливо обойдя вокруг него, он остановился прямо напротив и пристально посмотрел в глаза Рина. И юноша невольно вздрогнул.
«Как странно. Зрачки у него совершенно обыкновенного, серого цвета», – подумал Рин, не понимая, что же его так испугало.
«Интересно, кто он? Пиав? Или самт?» – задумался Рин, внимательно разглядывая лицо Угса. На вид Владыка Болот вовсе не был страшным. Наоборот, это его огромное, гофрированное ухо, поперёк всей головы, придавала всему его облику какую-то комичность. Рин даже еле удержался, чтобы не улыбнуться. К его глубочайшему удивлению, ему ничуточки не было страшно. Немного тревожно, или даже, скорее волнительно. Это да! Но отнюдь не страшно.
- Где эта вещь?! – голосом, неожиданно низким и с каким-то непонятным эхом, вдруг рявкнул на него Угс, обнажив в непомерно широком рту ряд огромных, неровных зубов, которые, как и его кожа, оказались бледно-розового цвета. Глаза Владыки Болот вдруг стали на несколько петов шире, а зрачки полностью заполнили их, замерцав из своей глубины недобрыми огоньками.
Юный оруженосец невольно сделал шаг назад и остановился, почувствовав тут же упёршееся ему в спину остриё меча стражника.
- Где эта вещь?! – ещё раз повторил свой вопрос Угс, отчего все сидящие за столом сразу же притихли, а кое-кто и испугано ссутулился.
- Простите меня великодушно, но о какой вещи вы говорите? – недоумённо спросил Рин, заставляя себя смотреть в лицо Владыки Болот, чей облик теперь стал более чем угрощающим.
- О той самой!.. О той, что дали тебе четыре года назад! – шагнул вплотную к юноше Угс и зачем-то потрогал верёвку, которой тот был связан.
- Но… Ваша Милость! Я не помню ничего сколь-либо примечательного из того, что мне давали четыре года назад… - совершенно искренне сказал Рин, немного затруднившись с тем, как следовало именовать Владыку Болот. – Может вам нужен кто-нибудь другой, а не я?
- Я знаю, кто мне нужен! – вскричал взбешённый Угс, брызжа слюной. Заполнившие глаза зрачки вдруг потемнели и покрылись едва заметными красными прожилками. Угс, как бы невзначай, дотронулся до туго сжимавшей Рина верёвки, и та, в тот же миг, упала на пол. Но не успел юноша даже удивиться, как несколько рук тут же вцепились в него мёртвой хваткой.
- Шагра агх кэд дардум!- Снимите с него кольчугу! (унтхарский). – коротко приказал Владыка Болот, и с Рина немедленно стянули кольчугу, рванув затем рубашку на его левом плече и сдивнув в сторону повязку.
- Три луны! Это, всё-таки, ты! – нескрываемо обрадовался Угс, больно тыкая Рина прямо в странный ожог, полученный им в Тронном зале герцога Индэрнского. – Настоящий! От ",Гнева Хонхора!",
- Ваша Милость! Но у меня не было этого четыре года назад! – сказал Рин, несказанно удивлённый, что эта его рана столь важна для Владыки Болот.
- Сейчас же отдай то, что тебе тогда дали! – взвизгнул Угс, яростно рубанув воздух двумя, согнутыми в локтях, руками.
- Но у меня ничего нет! Клянусь вам! – в отчаянии вскричал юноша, не представляя, что же он должен сделать, чтобы ему, наконец, поверили. Угс с такой откровенной ненавистью смотрел на него, что юноше невольно стало не по себе. К тому же, он только сейчас понял, что же такого странного и даже пугающего было в лице Владыки Болот. Его глаза! Они были совершенно безумными!
- Ты лжёшь! Ты лжёшь! Ты лжёшь! – аж затрясся от душившей его злобы Угс. – Ты просто хорошенько спрятал! Я знаю, что ты спрятал! Спрятал! Спрятал! Спрятал!.. Да-а-а… Ты спря-я-ятал... Но только я всё равно это найду!!!
- Клянусь… - попробовал вновь оправдываться Рин, но Владыка Болот тут же его оборвал, ничего не желая слушать.
- Участь твоя будет ужасна! Я буду мучать тебя, пока ты мне, наконец, не отдашь то, что должно принадлежать мне! – Угс схватил Рина за шею и притянул к своему лицу, так что едва не упирался своим носом в нос юноши. А глаза его становились всё безумнее и безумнее.
- Я причиню тебе столько страданий, сколько не получали за всё время своего существования целые народы! Ты будешь сходить с ума от мучений по нескольку раз в день, но всякий раз я буду возвращать тебе разум, и твои боль и отчаяние будут расти до бесконечности! – Рину показалось, что в мире не осталось больше ничего, кроме этих пылающих беспощадным безумием и всепоглащающей ненавистью глаз. Но в следующее мгновение они внезапно погасли, и Угс устало отпустил его шею. В зале сразу же повисла гнетущяя тишина.
- Неужели… Неужели… Неужели… - бормотал себе под нос Угс, невидящим взором уставившись себе под ноги.
- А-а-а-ааа-а-а! – всё громче и громче, с каждым звуком, взревел вдруг он. – Неужели меня обманули?!
И вновь принялся лихорадочно ощупывать Рина.
- Не-е-ет! Меня не обмануть! – Ведь я же чувствую ЭТО! Чувствую! Чувствую! – истерично кричал он, крутя оторопелого Рина из стороны в сторону.
- Отвечай! Как ты ЭТО спрятал?!.. Как?! – во взоре Угса было столько мольбы и отчаяния, что Рин ни секунды не сомневался, что будь у него то, что искал Властелин Болот, то он тут же ему это и отдал. Но ведь у него ничегошеньки не было! Совсем ничего! И Рин, по-прежнему, раятерянно переминался с ноги на ногу, не зная, как ему быть.
Глаза Угса вновь потухли. Он устало сгорбился и отвернулся.
- Так, значит, ты не желаешь по доброй воле помочь мне? – глухо спросил Властелин Болот, всё ещё стоя к нему спиной.
- Ваша Милость! Я бы с превеликой радостью помог вам, ежели бы знал как! – как можно более искренне сказал юноша.
- Лжёшь!!! Ты такой же лгун и предатель, как и тот треклятый кивили арту! Будь он сто тысяч раз проклят! – в совершеннейшем безумии вскричал Угс, вновь обернувшись к Рину. Лицо Владыки Болот искрилось от душившей его ярости. Левая щека его дёргалась, а огромное ухо-жабо вдруг свернулось в остроконечный рог. Угс мелко затрясся, а затем сделал несколько шагов назад.
«Сейчас случиться что-то ужасное!» – испуганно подумал Рин, инстинктивно попятившись, и тут же вновь ощутив спиной остриё клинка. Сердце, казалось, остановилось, а горло сдавило от охватившего его страха.
Весь подавшись вперёд, Угс угрожающе вытянул в его сторону руку. И в то же мгновение Рин ощутил, что с ним что-то произошло. Невидимая сила обрушилась вдруг на него, сжимая и безжалостно скручивая его тело. Казалось, что она совершенно не замечала отчаянного сопротивления его, разом вздувшихся, мышц. Словно высохшие тростинки она переломала его позвоночник и все кости и сейчас, все так же ровно и безжалостно, складывало его тело во что-то новое и совершенно для него невообразимое. Крик боли и ужаса беззвучно застыл на губах Рина. Он кричал и кричал. Он кричал с таким отчаянием, что если бы его голос обрёл вдруг свою прежнюю силу, то в зале повылетали бы стёкла из всех окон, какие тут только были! Но воздух не мог больше вырываться из его груди, и потому он безмолствовал. Несколько бесконечно долгих мгновений продолжалась эта пытка. Всего лишь несколько мгновений. Но, как показалось Рину, они были длиннее, чем вся его жизнь.
Когда его, наконец, перестало корёжить, сквозь пульсирующую, острую боль, мощными валами прокатывающуюся через его новое тело, Рин почувствовал, что стал безвозвратно другим. Он пока ещё не понимал, кто же он теперь, но с отчаянием и мукой осознавал, что того Рина, которым он был до сих пор, больше не существует.