Солнце на весеннем небе –
- Жёлтый блин.
Дан он всем, кто духом беден
На помин.

Чтобы те, кому милы
Одни дела,
Вспоминали о любви
Хоть иногда.







Ещё вчера была весна,
А ныне – вновь сугробы!
Погода, также как судьба –
- Поклонница свободы.

Её не просто предсказать –
- Полна она сюрпризов:
То солнце, а то дождь опять,
По принципу капризов.

И путь детали не ясны,
Но общий ход понятен:
Всегда весна – вослед зимы,
Как траты – вслед зарплате.

Но всё же хочется понять,
Как это мир исчислить.
Ведь дважды два – всегда не пять,
И это – повод мыслить.






Едва отщебечут птицы,
И высохнет в поле роса,
Бог, на своей колеснице,
Съедет с небес навсегда.

Тьма и межзвёздный холод
Тут же окутают нас.
Смерти безжалостный молот
Жизнь сокрушит в этот раз.

Последним любви поцелуем
Умру на твоих я губах.
А дальше – мы вместе не будем…
К чему теперь слёзы и страх?






Чёрный ворон. Белый снег.
На тарелке – чёрствый хлеб.
Вслед зловещей чёрной птице
Едет смерть на колеснице:
В руках – острая коса,
В глазах – холод и гроза.
Едет, едет смерть неспешно.
Ей – что праведный, что грешный.
Едет смерть. Свистит коса.
Славят бога образа.






Горек чай. Разбита чашка.
Не страна, а так… Шарашка!
Вслед за смутой, вновь упырь
В сказку превращает быль.
Но построят вновь болото:
Кровь давно уж выпил кто-то.
Лишь зловонная вода
В венах мчит туда-сюда.







Весна припозднилась.
Лежит ещё снег.
Тепло – словно милость
Для нищих калек.
То щедрое солнце.
То жадная ночь.
Ручьи-колокольцы
Поют зиме, – "Прочь!"






Любая вера – лишь отчаянье.
Она нас учит: жизнь – страдание,
Что всё начнётся лишь потом,
Когда ты встретишься с гробом.

Хоть это, право, очень глупо,
Но верят люди в это тупо.
Им размышлять о жизни – влом.
Удобней быть – слепым кротом.

Но тот, чья вера – в размышлении,
Не ждёт, как избавленья – тления,
Не копит счастье на потом.
Он знает: мир – родимый дом.







Земля уходит из-под ног:
Моя сместилась ось.
Я вновь переступил порог
И стал – больничный гость.

Палата. Койка под окном.
День – что ленивый вол.
Всё вновь осталось за бортом:
И ты, и милый дом.







Ты ушла. Вслед тебе полил дождик.
Я стоял и смотрел в окно.
Я бы плакал, как пьяный сапожник,
Но стеснялся себя самого.

Ты ушла. И на пасмурном небе,
Как в душе потерявшей покой,
В пелене проносились тени,
Мне шепча о разлуке с тобой.







Ты стоишь на широкой улице.
Мимо мчится поток машин.
Фонари отражаются в лужице.
Ты одна, и я тоже один.

На одной мы дороге времени.
Но две разные полосы.
Боль разлуки мы вновь измерили:
Все пути друг без друга пусты.







Облака летят высоко.
Облака летят далеко.
Бледно-жёлтые, в солнце слегка,
Прочь уносят ветра облака.

Вот и мне бы – за ними вслед.
От болезней моих и бед.
Улететь из палаты туда,
Где с тобой будем рядом всегда.






Иду на северо-восток
Уже который день.
Я снова дал себе зарок
Не оступиться в тень.

Края тропинки холодны,
Как руки мертвеца.
Нельзя постигнуть глубины,
Нырнув не до конца.

Когда-то звёздный небосвод
Времён источит нить.
Утратит смысл ответ на то,
Чтоб быть или не быть.

Ну а пока – стучит сапог
Который уже день:
Иду на северо-восток,
Ведь там – короче тень.







С утра до вечера вокруг чужие люди.
Но, видно, с ними у меня различный спин.
Цикуты горечь пью из каждой я минуты:
Тебя нет рядом – значит я один.

Стрижи крылами разрывают небо.
Летят беспечные куда-то облака.
А я, коль день один с тобою рядом не был,
Уже мне кажется, что это навсегда.

Конечно, вздор. Конечно, это глупо.
Но у души на всё найдётся свой резон.
Как муха может утонуть в тарелке супа,
Так я тону – везде, не мой где дом.






Только солнце и ветер,
Да ещё облака.
Каждый день ныне светел.
Синева глубока.

Я лежу и гадаю,
Просто глядя в окно.
Далеко ли до края
Полосы облаков.

Мои мысли прозрачны.
Мои чувства легки.
Я – как тонкая мачта
На ладье средь реки.

Время в спину толкает.
День бурлит за кормой.
Редко кто из нас знает,
С чем грядёт день иной.







Маленькая ножка.
Тонкий каблучок.
Стучит по дорожке
Звонко башмачок.

Рядом, словно стражник,
Бежит белый пёс.
Маленький проказник
Всюду суёт нос.

Поводок-рулетка.
Красный телефон.
Ты – моя конфетка.
Ты – мой сладкий сон.






Когда миллионами глаз
На землю смотрело небо,
В этот полночный час
Я ужас чёрный изведал.

Виденье, иль сон дурной,
Иль было на самом деле:
Почувствовал вдруг, сам не свой,
Я тяжесть во всём своём теле.

Давящий взгляд в упор
Упёрся мне в самое темя.
Душ человеческих вор
Выбрал удачное время.

Тёмный, как ночь, человек,
Сотканный весь из мрака –
- Зло без лица и без век, -
Я не поддамся страху!

Знаю тебя я давно.
Пусть давят на плечи руки.
Я душу собрал в комок.
- Смотри же, что сейчас будет!

Миг, и отброшен во мрак,
Туда, куда вход заказан,
Мной этот зла батрак,
Истаяв, как облачко газа.

И сразу вернулся покой.
Я тут же забыл об испуге.
…Вот утро. А за стеной
Кто-то сегодня умер.






Как кит, которого судьба
Швырнула на жестокий берег,
Так вот и я – лежу пока
И без здоровья, и без денег.






Дворник лениво метёт метлой,
Вздымая пыль на дороге.
Дети куда-то прошли гурьбой.
Троллейбус проехал двурогий.

С мохнатой собачкой бредёт старичок,
Едва поднимая ноги.
Вот девушка. Вся – свежевыжатый сок!
Её – только взгляд догонит.

В тени, на скамейке, сижу сам с собой,
Смотрю, как проходят мимо,
Кто с местом не связан своею судьбой,
Владея всем этим миром.







Золотом блестит река.
Загорелая рука.
Всё в цветах, из ситца, платье.
Мы вдвоём – вот оно счастье!
День в зените. Облака.
Вода – сказочно легка.
Чуть навис отвесно берег.
Ну и что, что нету денег.






Ночь грохотала,
Но стихла к утру.
Вот небо и стало,
Как будто в дыму.
Серое небо.
Шорох дождя.
Грустная тема
Нового дня.
Падают капли
Стремительно вниз.
Унылые гаммы
В оконный карниз.






Из окна потянуло холодом,
Словно погреб открыли со льдом.
И украли с небес всё золото,
Что в зените пылало огнём.

Отцвели и достались вечности
Все погожие, в прошлом, деньки.
Мы – заложники быстротечности
На коротком, сквозь время, пути.






Порою тяжело закрыть глаза,
Чтоб стяг победный в руки дать Морфею.
Порою страшно жать на тормоза,
Когда боишься. – Вдруг я не успею?

Но ночь идёт, и близится пора,
Чтоб сбросить жизнь в неотвратимость завтра.
И вот ты мёртв, навеки, во вчера,
Чтоб вспыхнуть вновь, как свежим маслом, лампа.






Я бежал за тобою следом.
Крик беззвучно прилип ко рту.
Мир вокруг засыпало снегом,
А земля уходила ко дну.

Как гнилые, истёртые зубы
Возвышались вокруг дома.
Словно вены торчали трубы
Омертвелые навсегда.

Я упал, сбив до крови колено.
Воздух резко пронзил мне грудь.
Не сбежать мне из этого плена.
Не найти мне из бреда путь.

Может сон? Нет, на самом всё деле.
Вот уж в окна льётся вода.
Облака, между тем, покраснели,
Словно крови испили сполна.

Я один. Пустота лишь и холод.
Вокруг нет ни единой души.
Все кто бы мне когда-то дорог –
- На другой стороне тишины.







Точит разлука стрелы.
Питает змеиным их ядом.
Чтобы, где только я не был,
Лишь бы не был с тобой рядом.

Едва подхожу я ближе,
Без промаха их вонзает.
Ужель никогда не увижу
Ту, сердце по ком страдает?






Утро приходит с щебетом птиц,
С холодной, прозрачной росою,
С туманом, пред солнцем простёршимся ниц,
И с нежной, как дева, зарёю.

Трепещет на ветке зелёный листок.
Я редко встаю так рано.
И вот, обративши лицо на восток,
Авроры любуюсь станом.






Земля вращается неспешно вкруг оси,
Счёт потеряв бесчисленным эпохам.
А человечество, запретный плод вкусив,
Почти сравнялось с всемогущим Богом.

Но нем Творец, иль скрытен, как всегда:
Он, словно Карлсон, обещал вернуться,
Но хоть и минули уж многие века,
Мы до конца не можем всё проснуться.

Страшимся мы переступить черту,
Принять как данность сумрачную тайну,
Что мы имеем жизнь всего одну,
Что это так, сколь ни было б печально.

Но тайны мира выше божества:
Ответ получим, пусть и за порогом.
Когда коснётся тень небытия,
Мы вновь возвысимся и станем выше Бога.







Чем стенать, что в палате тесно,
Лучше, право, подумать о том,
Что какое козырное место!:
Тут и барышни и ипподром!

Что ж, спасибо тебе, Солдатенков!
Твоя мысль, без сомненья, верна:
Чтоб в леченьи добиться успеха,
Нам нужны и любовь, и игра!



Что ж, спасибо тебе, Солдатёнков!
Твоя мысль, без сомненья, верна:
Чтоб поправиться раньше всех сроков,
Нам нужны и любовь, и игра!

Что ж, спасибо тебе, Солдатенков!
Твоя мысль, без сомненья, верна:
Чтобы выздороветь основательно,
Нам нужны и любовь, и игра!






Облака обернули небо
Пеленою из грязной ваты.
Даже солнце сегодня слепо
И к земле пробьётся навряд ли.

Вот и птицы сегодня тише.
Все деревья поджали ветви.
Только город натужно дышит:
Жизнь тугие связала петли.






Ночью, в час, когда совы
Сбивают крылом своим колос,
Я, в духоте бессонной,
Услышал таинственный голос.

Высокий и чистый, он нежно
Звал за собой во тьму ночи.
Я не пошёл бы, конечно, -
- Противиться не было мочи!

Тело окутал холод.
Но сердце радостно пело.
Наверно, узнаю скоро,
В чём же там всё-таки дело.

Пружинит трава под ногою.
Ветер тревожит листья.
Скоро я буду с тобою,
Голос чей всех лучистей!







У меня хребет,
А не позвоночник.
Не звонок в обед,
Труд – всему источник.
Хороший, иль с ленцой –
– Другое дело.
Но нужде в лицо
Смотрю смело.
Пусть в кармане ноль, -
- Что ж такого?
Я зато - король
Игры и слова.







Как Одиссей искал свою Итаку,
Так я в Афинах – свой автомобиль.
В своих скитаньях натерпевшись страху,
Он дал нам миф, я – горестную быль.

Терзали грека древнего сирены,
Чтоб позабыл любимых и свой дом.
Мне ж куртизанки сберегали нервы,
Со мной обшарив каждый двор кругом.

Он исстрадался и душой, и телом,
И я готов был лечь, немедля, в гроб.
За много лет весь свет проплыл он белый.
В Афинах мной нехоженых нет троп.

Но также как и в случае с тем греком
(У нас, наверно, всё с ним в унисон),
Всё завершилось, под конец, успехом:
Я свой покой обрёл, а Одиссей – свой дом.






Как полынь-трава
Жар мне твоих губ.
Не добыть руна,
Если сердцем груб.

Затворю окно.
Разожгу огонь.
Ткёт веретено.
Тянет сердца боль.

Коль ушёл – иди!
Так дала судьба.
Не хочу любви
Украдкой, иногда.

Ласки, словно вор,
Ты крадёшь всегда.
Слишком смел и скор
С ночи до утра.






Мысль лениво лежит вовне.
В голове – словно комья ваты.
Муза вновь не идёт ко мне.
Что ж, ведь я не плачу ей зарплаты.

Я лишь молча смотрю в окно,
Вперив взгляд в синеву небосвода.
Но и там всё застыло давно,
Лишь куда-то спешит ворона.






Под ногою – тротуар.
По бокам – деревья.
Вслед за улицей – бульвар.
Слоняюсь, от безделья.

Просто так вперёд иду.
Ради лишь движенья.
Все слагают гимн труду,
Ну а я – безделью.






Даже ночью город не спит.
Он в окно монотонно гудит
И, горя миллионами глаз,
Мне заснуть не даёт в поздний час.

Что ж ты, город, совсем не спишь?
Ты прижмись к земле тысячью крыш!
Ты закрой свои окна-глаза
И хоть раз, но поспи до утра.






Струями дождя
Небо ткёт.
Тихонько, про себя,
Всё поёт.

Уныла и грустна –
- По листве.
Назойливо громка –
- На окне.

Всегда лишь об одном
Песня та.
Был где-то водоём.
В нём – вода.

Но солнца жар
Любви не щадит.
И вот вода – уж пар,
Прочь летит.

Разлука – лейтмотив
Всех дождей.
Но вот и этот стих
Водолей.

Едва приняв дождя
Тёплый душ,
Оделась вся земля
В платье луж.






Где-то там гремела канонада:
Люди бились непонятно с кем –
– То ли полчища, восставшие из ада,
То ли армия безумных микросхем.

Бились яростно, упорно, до экстаза:
Море крови, взрывы, части тел.
В приступе геройского маразма,
Верно, ни один не уцелел.

Я ж лежал с закрытыми глазами.
То ворочался, то горестно стонал.
Не заснуть никак! 3D великий с нами!
Режиссёру б руки оторвал!






Словно оземь швырнули зеркало –
– Разбилось всё небо вдребезги!
Висит лишь осколков несколько.
Повеяло холодом вечности.

Куда же бежать? Где прятаться?
Хрустит под ногою радуга.
Руины поддельной святости
Сыпятся с Божьего фартука.

И сам Он – всего лишь фикция –
– Рассыпался на представления:
Кому-то Он – суд и полиция,
А мне – только точка зрения.






Я склонился к самой воде:
В ней трепещет моё отражение.
Это я! А ведь мог бы вполне
И иное иметь воплощение.

Мог собакою быть. Иль котом,
Чтоб терзать слух ночными руладами.
Или мог бы стать синим китом,
Что плывёт меж морями и странами.

Или вовсе – обычной блохой,
Слепнем злым, червяком, или мухою…
Фу!.. Нет, лучше быть просто собой:
Я лежу, жру помои и хрюкаю!

Хрю-хрю…







Налетела гроза, и ветер
Тотчас смял, как бумагу, твой зонт.
Испугавшись, как малые дети,
Ждали мы, когда ливень пройдёт.

Обернулась маршруткой прогулка.
Я вздохнул: час свиданья истёк.
– Что, уходишь, моя голубка?
Турникета мигнул огонёк.

Ты ушла, и я принял постриг:
От волос лишь осталась треть.
Удивлённый в палате окрик:
– На тебя непривычно смотреть!

Так и знай! Коль к утру не вернёшься,
Из больницы уйду в монастырь!
Что, не веришь? И даже смеёшься?
Ну и правильно! К чёрту, пластырь!






Новый день
Нагло влез в мой сон
И рычал аки зверь
Притом.

Словно взвод
Пьяных взрызг солдат.
Изнемог
От его рулад.

Приоткрыл
Я слегка глаза,
Вижу тыл.
Женский. Вот те на!

Не объять:
Прям, как три меня!
Что сказать?
Испугался я.

А она
Стонет и храпит.
Вот беда!
Прям горбатый кит!

Я вздохнул.
Отвернулся прочь.
Сел на стул.
До свиданья, ночь!







Не летит самолёт по прямой:
Каждый город обходит мимо.
Коридор – что забор глухой,
Хоть его совсем и не видно

Вот летит журавлиный клин.
Птицы тянутся осенью к югу.
Самолёт же опять один:
Им нельзя приближаться друг к другу.

Взмах прощальный стальным крылом,
Носом вниз, и до аэропорта!
Где-то там, погружённые в сон,
Ждут другие, как он, полёта.






У больницы стоял человек:
В серой куртке, очках и кепке.
Из под детских, припухлых век –
– Взгяд, какой-то беспомощно-цепкий.

– Моя мама серьёзно больна.
На лекарства совсем нет денег…
Правда это? Иль только игра?
Врёт, иль, правда, простой, как веник?

Лет под сорок. На вид – как дитя.
Повидал попрошаек я всяких.
Мелочь дал, что была у меня,
Но души часть осталась во мраке.

Сердце ноет, и совесть скребёт.
Пропадёт ведь тот маменькин "мальчик".
Неужели правдиво так врёт?
Или, может быть, всё же иначе?

Я хожу мимо третий уж день:
Вдруг и он где-то ходит там снова?
На душе – неприятная тень.
По спине – что-то вроде озноба.






День разгорался ласково и нежно.
В лазурном небе рыскали стрижи.
Внутри росла неясная надежда,
И отрастали крылья у души.

Напротив солнца плыл по небу месяц.
А горизонт пылал сияньем дня.
Хотелось встать и крикнуть миру. – Здесь я!
Возьми и в небо подними меня!






Летят по небу облака,
Как белые громады.
Плывут, качаются слегка,
Как кораблей армада.

Я с завистью смотрю им вслед,
И на душе – досада:
Я с детских, самых ранних лет
Знал, что летать мне надо!

Не самолёт. Не параплан.
А вольно, словно птица.
Но это всё – самообман.
Я – не самоубийца!

Мечты пленяют, манят в даль,
И я открыт для встречи.
Но надо твёрдым быть, как сталь,
Чтоб жизни выйграть сечу.






Люди снуют и туда, и сюда.
На лицах – печать заботы.
Лишь те, кто моложе, почти всегда,
Поют без тоскливой ноты.

Вот кот чёрно-белый. Пушистым клубком
Лежит на скамье, что напротив.
Наверно, он тоже, являясь котом,
Не знает об этой ноте.






Дует только в одном направлении,
Каждый день, каждый миг, каждый вздох,
И всегда – вдоль оси тяготения –
– Ветер времени звёздных дорог.

И лишь жизнь, как машина времени,
То бежит, а то еле ползёт.
Вот ещё бы плыть против течения!
Но, увы! Она так не плывёт!






Когда идём мы с миром в ногу:
И не спешим, не отстаём,
Нам жизнь – не длинная дорога,
А лишь стоячий водоём.

Ведь просто возраст, без открытий –
– Как чистый, белоснежный лист.
Смысл жизни – в череде событий!
Не жил ты, если лист твой чист!







На скамейке, с бездомным котом,
Мы вдвоём коротали время.
И вдруг вспомнил я детство, свой дом,
Когда гладил рукой нежно зверя.

Кот мурлыкал и щурил глаза,
Подставляя бока худые.
Эх, вернуться бы в детство назад,
Когда мама и папа были!

Сердце сжалось, и в горле – ком.
Как жесток этот мир на деле!
И отец был, и мама, и дом!
Словно душу до слёз раздели.

И как будто по телу – ток.
Вдруг почувствовал – мама рядом.
Мне сказала. – Ну, здравствуй, сынок.
Что, в больнице опять? Непорядок!

Пусть всего только пару минут.
Но мы вновь были вместе с мамой!
И опять – один кот лишь тут.
Замурлыкал и моется лапой.







Где-то ждёт меня берег,
Тёплого, южного моря.
Я не открою Америк,
Сказав, что хочу покоя.

Оставив суетность света,
Чтоб жить лишь под шум прибоя.
Путь даже не целое лето.
Неделю… Но, чур – с тобою!






Долги, словно тугой аркан:
Не сделать лишний шаг.
Я как медведь, что в балаган
Попал, за просто так.

Кредиты, плюс удар под дых –
– Ведёт болезнь допрос. –
– Мне нужно это, а не стих! –
– И тычет деньги в нос.

Я жил всегда лишь под расчёт:
С зарплаты по аванс.
И надобность платить ещё,
Немедля, вводит в транс.

Немного. Десять тыщ всего.
Но только где ж их взять?
Анализ. Как же без него?..
Ещё… Ещё?!. Опять!!!

Уж как-нибудь. Минует день.
А вслед за ним – другой.
И так, в заботах и труде,
Я долг закрою свой.






Ветер ерошит листья.
Хочется в плен ко сну.
И засыпаю я, в мыслях
Про эту больную страну.

- Доктора! Доктора! – крики.
Но что-то никто не бежит.
Вот налицо улики,
Что снова виновен жид.

Или коварный Запад.
Они на одно с ним лицо!
Ему бы нас только лапать,
Иль крепко держать за яйцо.

Повсюду враги-сионисты.
На нас ополчился весь свет.
Но мы, хоть в душе коммунисты,
Дадим христианский ответ!

Настроим повсюду церкви.
Все встанем на вечный пост.
Когда свет науки померкнет,
Учёных свезём на погост.

Мы истово будет молиться.
И к нам вновь вернётся Христос!
А всем подозрительным лицам –
– Явиться в тюрьму на допрос!

И вот зарыдает Запад.
Китай погребёт океан.
И поведёт нас всех Папа
Против орды мусульман!

Ветер ерошит листья.
Меня уж не тянет ко сну.
С криком, – …вам всем провалиться! –
– Вскочил я в холодном поту.






В то, что требует больше крови,
Вот туда-то болезнь и бьёт.
Вновь лишились свободы воли
Праворукость моя, речь и рот.

Но скользнув по виску злой тенью,
Хворь, хотя не ждала и сама,
Оказалась стихам спасеньем –
– Вдохновенье и время дала!

А ещё – поправляясь в рифме,
Зону речи вновь строят слова
Так, чтоб строфы вовек уж не стихли
И звучали оттуда всегда.







Так легко и даже изящно
(Ангел, видимо, дал Вам совет),
Только глянули на болящего,
И уже был готов ответ.

Ах, боюсь в своё счастье поверить!
Неужели конец хворьбе?
Если так, Вы добились цели,
И не быть мне уж снова в беде.

Одиноко всегда в больнице.
Синей птицы ловлю перо.
Избегаю банальной синицы,
Фантастически чтоб повезло.

Ожиданье моё не напрасно:
Вот уж истины виден свет.
Новой жизни заря прекрасна!
Еду к дому. Прощай, сосед!






Метро ревёт. Метро грохочет.
Как сельди в бочке едем в нём.
С утра и до глубокой ночи.
В метро, как будто, и живём.

Таков уж современный город:
Мобильность – что проклятый дар.
Пусть в жизни миг любой нам дорог,
Но путь по городу – кошмар.






Она изломанно звенела
И пахла чёрною грозой.
Один идёт с улыбкой смело.
Другой бежит, как сам не свой.

Открыта. Вспенилась столь нежно,
Как будто роза без шипов.
Но он прошёл – чужой, нездешний,
Он пел, хоть был рыдать готов.

Не склеилось и не сроднилось.
Стал алым белый уголок.
Мечтала влёт! А что добилась?
Раздвинул, сдёрнул, поволок!






Он был весел и очень мил.
Дамы вслед все ему улыбались.
Он сердец, видно, много разбил,
Но победы другим доставались.

Коль холодны уста как лёд,
И жестоки стальные пальцы,
Кто ласкает, как будто бьёт,
Не бывает любви постояльцем.

Он пришёл из иных глубин.
Его имя – не зной, а холод.
Он из тех, кто всегда один.
Для кого дар любви – только голод.






Все мы, порой, бессильны
Пред ярким сияньем огня.
Как бабочки жжём мы крылья
Во имя, увы, не себя.

Кто холодом мрачно правит,
Не ставит огонь ни в грош.
Он пламенем лишь подманит,
Чтоб в сердце вонзить свой нож.

Но ты не почувствуешь боли:
Из льда ведь его остриё.
Ты просто лишишься воли.
И вот – ты готов на всё.







Дождь снова стучит за окном.
Дней солнечных песенка спета.
Быть может, когда-то потом,
Вернётся погожее лето.

Ну а пока облака
Ковром застилают небо.
Да по асфальту – река:
В лужу впадает где-то.






Он свернулся в тугой клубок.
Затаился на самом дне.
Лишь внутри бился островок
Тот, что помнил ещё о себе.

Дни летели, сменяя ночь,
Сжав века в остриё иглы.
Тот, кто видел его – бежал прочь.
И так сделал бы даже ты.

Но в пластах отлагаясь эпох,
Даже время находит смерть.
И его нашёл новый Бог
И взял в руки, чтоб рассмотреть.

Побелели и сжались уста.
Устрашился его даже Бог.
- Всё вернуть на свои места! –
- Но и Он это сделать не смог.






Где-то птица лесная поёт.
Из-под ног вдруг вспорхнула синица.
А у южных, далёких вод
Шлюха стала императрицей.

Мезальянс! Грандиозный скандал!
Мать – при цирке. Отец – при медведях.
С ней, наверно, весь город спал.
Даже в хрониках это отметят!

Но она всех прекрасней была:
Видя лик её, ангелы пели.
И вела её твёрдо судьба,
Обводя все стремнины и мели.

И отвергнув позорный покров,
После встречи в Александрии,
Возвернулась не в отчий кров,
А став ниже лишь Девы Марии.

Но однажды пришла беда,
И сам цезарь склонил свою выю.
Лишь она изрекла. – Никогда!
Я не сделаю прошлое – былью!

Царский пурпур – вот саван мой!
Никогда не найти мне лучше!
Коль бежишь, так беги! Бог с тобой!
Но совет мой – зови к оружью!

Проститутка стыдит царя.
Что ещё тут добавить можно?
Только ей одной благодаря,
Его царство и стало возможным.






Нам всем завещали ждать,
Бороться за что-то и верить.
Что ж – вера всегда благодать,
Которую трудно измерить.

Не столь даже важно во что.
Ты верь – и умножатся силы:
Ты верой добудешь руно
И станешь сильнее Атиллы.

Ты верь, что мир полон добра,
Ведь зло – только часть ответа.
Пусть жизнь – это только игра
Глубоких теней и света.

Но главное – верь в себя!
Упавши, встань на ноги снова!
Лишь сердцем отведав огня,
Ты станешь превыше Бога!

День застыл настороженно,
Не знает куда идти:
Летят облака творожные,
До туч им расти и расти.

Что, взять и развеять их, к чёрту,
Чтоб солнечный лился свет?
Он мог бы, да ленится что-то…
Вот, кстати! Пора на обед!






Словно твёрдым чем-то – по стеклу.
День забился в омуте конвульсий.
Чёрный свет – на чёрную судьбу.
Не было у Данте здесь экскурсий.

Ранами изрезан небосвод.
Холод веет от сожженной плоти.
Не мурлычет здесь Чеширский кот,
А ревёт на невозможной ноте.

Впрочем, что ему? Он взял, да и исчез!
Я же прячусь, словно мышка в норке.
Где-то дальше есть дремучий лес.
Мне б туда, да страх сел на закорки.

Кто ушёл туда – теперь лежит в дыму,
Плавится от невозможной боли.
Что же... Пусть… Я всё равно пойду!
Хоть последняя, но всё ж – свобода воли!







Где-то иволга поёт.
Как бодра!
Кто же рано так встаёт?
Шесть утра!

Не лижи, прошу, мой нос
И глаза!
Пощади, мой славный пёс!
Что? Пора?

Не обманешь! Нам ещё
Спать и спать!
Да отстань же ты от щёк!
Всё! Гулять!






Ты шла по линии воды,
Не оставляя след.
Была ты сон, а я был – ты,
А вместе мы – ответ.

Был этот путь мне незнаком,
Как, впрочем, даже ты.
И я не думал ни о чём –
– Шёл линией воды.

Но солнца закатился глаз.
И пробудилась ночь.
Ты начертала пару фраз
И в море ушла прочь.

Прибой смыл буквы на песке.
Я не успел прочесть.
На волны я смотрел в тоске:
Так, всё же – кто ж ты есть?

А звёзды лили ровный свет.
Да вниз текла Луна.
Порой, сокрыт от нас ответ,
И это – навсегда!






Опять понедельник. Опять на работу.
Но я никуда не пойду.
В больнице лежу я и, право, уж столько,
Что тягу утратил к труду.

Я стал старожил своего лазарета.
Чего-то немного лечу.
Но только от завтрака – и до обеда,
А дальше – живу, как хочу.

Хочу и гуляю, и даже далёко.
Хочу – на скамейке сижу.
Домой уезжал я три раза, до срока.
Но больше – на койке лежу.

Читаю, пишу – на листе или в буке.
А коли охота – так сплю.
Всё больше к такой привыкаю житухе
И даже – вот-вот полюблю!






Строка оборвалась на середине,
Не в силах поймать свой хвост,
Который увяз в фонетической тине,
Когда выдирала свой нос.

Слова, бесконечным и топким болотом,
Ведут в лингвистический рай.
Я знаю – туда доходил уже кто-то.
Вот кочка! А ну, не зевай!

Но мокрой одеждою тянут вниз рифмы.
Миазмы бессмысленных слов.
Ордой комаров жалят странные ритмы.
Ну, всё! Я, пожалуй, готов!

И словно преступный, злой родственник Генри,
Иду, без возврата, на дно!
И после конвульсий, оставив труп бренный,
Вдруг понял. – Да вот же оно!






Когда впаду я в старческий маразм
И буду ныть, твердя про милость божью,
Меня встряхните, с силой, пару раз,
Напомнив, что я сам звал это ложью.

И если я, в испуге, отшатнусь,
Залепетав о молодости глупой,
То вы скажите твёрдо мне. – Не трусь! –
– И закрепите доброй оплеухой.

А коли и тогда не вразумлюсь,
Ну что ж, оставьте, – буду ныть о Боге,
Раз стану таким старым… Что же?.. Пусть!
Лишь не сворачивайте с выбранной дороги!






Где-то снова настало утро.
Солнце лижет Земле рваный бок.
Но хоть в это поверить и трудно,
Не сберёг всё ж детей своих Бог.

Лишь руины в разодранном небе,
Что без воздуха – смерти вдох.
За детей – мы всегда в ответе.
Что на это ты скажешь, Бог?

Ничего. Он молчит Безликий.
Видно, так уж сложилась судьба.
Всей истории нашей крики
Поглотила навеки тьма.






Сегодня тяжёлый день:
Солнце снимало жатву.
Я всюду прятался в тень,
Как школьник, порой, - под парту.

С обеда и допоздна:
Скорые – друг за другом.
Палата давно уж полна,
И голова идёт кругом.

И я ощутил сполна
Всю ярость дневного светила:
Хук справа – рука и нога –
– Везде эфемерностью ныло.

Но поднят лекарствами стяг:
Они не сдадут без боя.
Я был, как в Цусиме – "Варяг":
Коль надо, то умер бы, стоя.

Но, видно, то был Сталинград:
Мои победили вены.
Я был несказанно рад!
(Приятно быть в чём-то первым!)






Всё теперь не так, как было раньше.
Мир созрел для новых перемен.
Пусть родное всё, но чую запах фальши.
Ощущаю необычный крен.

Как в стремнину ринулась водица.
Ты куда, мой жизненный бульон?
Яркий свет бьёт больно мне в глазницу.
Я вовне зачем-то извлечён.

И от крика заложило уши.
Ну, зачем же эдак-то вопить?
А-а... Так это – я?!. Ну, любо слушать!
Всем привет!.. Я начал… начал жить!






Чтобы жить, не считая дни,
Чтобы быть, словно выдох, свободным,
Чтоб не знать горький привкус судьбы,
Вот что значит быть жизнью довольным!

Есть ли запах у счастья звезды?
И туда ли ведёт дорога?
Мёртвым эхом звучат шаги.
Не дойти! Туда слишком далёко!






А я не считаю шагов.
Весь мир – это только дорога.
Болезни несбыточных снов
Не знает, не верящий в Бога.

Он счастья не ищет там,
Где есть только вечное завтра.
Мечты – зачастую лишь спам,
Билет в никуда и обратно!

Я счастлив. Сейчас и здесь.
Не надо желать слишком много.
Ведь жизнь – как благая весть.
Без адресата и срока.







Ты в сторону глаза не отводи.
Я не в укор смотрю тебе сурово:
Не знаю я, что ждёт нас впереди,
И потому за нас волнуюсь снова.

Но я дела забуду тот же час,
Едва обнимешь ты, как прежде, беззаботно.
Пусть это будет, словно в первый раз:
Таинственно, волнительно, щекотно.

Я голову твою к груди прижму,
А после жадно стану пить устами.
Мне без тебя, что ангелу – в аду.
Мне тягостно пространство между нами.







Хоть с тобой мы виделись не часто,
Но звонил тебе я каждый божий день.
Я звонил и не был безучастным:
Пусть устал, и пусть бывало лень.

До сих пор твой набираю номер.
Но в ответ – холодные гудки,
Словно мы с тобой в нелепой ссоре.
Но мобильник – на длине руки.

Безвозвратно сели батареи.
Модель старая – таких уж не найти.
Кто теперь мою тоску развеет?
Жизнь и смерть – расходятся пути.

А мне надо рассказать немало –
– Новости за тот и этот год.
Эх, ну что ж ты!.. Мама, моя мама!..
Разве ж можно было – эдак вот?






Это было и странно, и страшно:
Он огромно торчал из земли,
Словно кожу содрали с пашни,
И в траве начертали круги.

Непонятный, чужой и далёкий,
Как в пустыне – бархан изо льда.
Крепко сжав свои чёрные створки,
Он лежал и смотрел на меня.

Подходили испуганно люди,
Лишь затем, чтобы ринуться прочь.
Я же жил в бесконечной минуте,
Позабыв и про день, и про ночь.

Я смотрел, околдованный чудом.
Кто ты, странник далёких миров?
Вдруг пространство наполнилось гулом:
Странник сбросил свой чёрный покров!






В чёрный морок –
– Белый свет.
Тем, кто дорог
Скажи. – Нет!
Коль идёшь –
– Иди один.
Коль найдёшь –
– Сойди с пути.
Нет здесь звёзд,
Земли и неба.
Чёрный дрозд
С кусочком хлеба.
Стая дохлая ворон.
В пустоте висящий дом.
Дверь открой
И входи смело.
– Кто такой?
– Не ваше дело!
Пусть когтист,
И пусть зубаст.
Резко – вниз:
Бей – прямо в глаз!
А потом –
– К другому дому.
– Что?.. Почём?..
Дай в глаз второму!
Вот и всё!
Иди назад.
Не спасёт Тьму
Даже ад.







Порывисто дует ветер.
Погода сулит грозу.
Мы скоро опять будем вместе!
Утри, поскорее, слезу!

Сегодня сказал мне доктор,
Что завтра поеду домой;
Что это последний осмотр;
И я уже не больной.

Ну что ж, то покажет время.
Считаем, что я здоров…
Тюк! – Капнуло в самое темя…
Тьфу! К чёрту, всех докторов!






Мы, напротив, сидели ворот,
В середине, примерно, дня,
Без каких-либо дел и забот,
Боткин, кот, ну и рядышком – я.

Мы глазели по сторонам,
Всё крутили вокруг головой:
- Ах, какой у той девушки стан!
- Ах, какая вдруг села со мной!

Мы считали, как будто, ворон
И машинам смотрели вослед,
Но со всех разглядели сторон
Тех девиц, кто всех больше раздет.

Лето – самый волшебный сезон:
Шире окон раскрыты глаза.
Мы считали девиц, не ворон,
Боткин, кот, ну и рядышком – я.






Не исчислить жизнь по касательной.
Я стою и смотрю в окно.
Бесполезно. Но назидательно.
Белый ворон. На лапе – клеймо.

Я давно захожу непрошено.
Но закрыта дверь на запор.
Пусть трава вокруг и не скошена,
Я крадусь, как трусливый вор.

Что таишь, и что прячешь за смыслами?
Я войду через чёрный ход.
Машет время крылами быстрыми:
Лишь пугает, а вовсе не бьёт.

Вот и то, что искал неприкаянно:
Ноги сбиты дорогою в кровь.
Что ж, швыряю во тьму, отчаянно,
Чтоб пуститься на поиски вновь.






Купол неба висит золотой.
День такой, что и лучше не надо.
Я сегодня поеду домой,
Попрощаюсь с родной палатой.

Мне бы надо торжествовать,
Песни петь о любви и воле.
Но задумчива моя стать:
Не писать мне стихи уже боле!

Вижу в завтра я злобный оскал
Дел, сидящих верхом на работе.
Будних дней злой подкрался шакал:
Слюни капают, радость на морде.

Ты лети вдаль, прощальная песнь.
Не стихам предан я, а дому.
Пусть для музы плохая то весть,
Но иначе – всему родному!






Где-то там, за морями и странами,
Ждёт любого из нас милый дом.
Он скрипит громко ставнями старыми:
Ждёт, когда же поселятся в нём.

Там не надо жить горькой неволею:
Там свобода, и сердцем ты чист.
Там живут, а не пишут историю.
И не лидер там, а альтруист.






Чёрный – налево, а белый – направо.
Холод и нагота.
Кто-то на землю присел устало,
В душе и глазах – пустота.

Ветер упорно ломает ветку.
Он знает, что он не причём.
Никто не бежит – ведь стреляют метко.
Стоим и уныло ждём.

Мы, уцелевшие в Армагеддоне, –
– Бесславна наша судьба!
Мы ангелов ждали, поющих о Боге. –
– Никто не пришёл сюда!







Уходит вновь куда-то день.
А вслед за ним – и я.
Ты шепчешь. – Свитер хоть надень!
Но нет уж здесь меня.

Я, зацепившись за лучи,
Что льются к нам с небес,
Уже в грядущей мчусь ночи,
С пером наперевес.

Ты ещё ходишь во вчера,
А я – в сегодня, здесь.
Тебе всё это лишь игра,
А мне быть там – за честь!

Я вижу разные миры.
Их все – не сосчитать!
Но из одной они судьбы,
Как у Язона – рать.

Вдыхая тонкий аромат
Иного бытия,
Я постигаю рай и ад
Души внутри себя.






Ну, что ж… Вот и он – день рожденья.
Я в гости зашёл к друзьям.
Всё тот же пост наблюденья.
Всё те же – кот, Боткин, и я.

Бросаем прощальные взгляды
На летне-раздетых дам.
Но, всё же, мы как-то не рады:
Разлука подкралась к нам.

В чисто английской манере,
Кот только вильнул хвостом.
Ну, что ж, я, по крайней мере,
Увиделся с другом котом!

До встречи и ты, друг Боткин!
Прощай, столь родная скамья!
Не скоро вновь сядут в сторонке
Всё те же – кот, Боткин, и я.






Визгом железным –
– По сонным ушам.
Мертвы все надежды,
Чтоб выспаться там!

И тащит! И бьёт!
Как орех – голова.
И пламень, и лёд!
Я попал в жернова!

Вот вверх потащило.
Нас выпустят всех!
Метро – пусть и сила,
Да ездить в нём – грех!






Пусть, порой, я на тебя ворчу,
Это, право, больше ради рифмы.
Я люблю тебя, хотя всегда плачу:
Твоя жизнь – не сон беспечной нимфы.

С каждым годом портится твой нрав.
Ты становишься и проще, и грубее.
Но зато, даже вконец устав,
Отрабатываешь всё, по крайней мере.

И волнуясь о твоей судьбе
(Лет тебе, увы, уже не мало),
Всё ж тобой я еду по Москве
И молюсь, чтобы ты, Метро, не встало!






Когда берегом сжало реку,
И тебя между скал понесло.
Кто-то смотрит, в надежде, на Мекку,
Ну а я – беру в руки весло.

Мне по вкусу такая стремнина!
И претит заводь тихая вод.
Пусть толкает жизнь яростно в спину:
Мне не страшен любой поворот!






Страшным жаром пропитан воздух.
Разве можно туда войти?
Но назад – уже слишком поздно.
Да и нет уж туда пути.

Словно свечка оплавилось тело.
Ярко вспыхнул последний вопрос.
Но, увы, моя плоть – не успела,
И сознанье ушло под откос.

Миг последний застыл навеки.
Мы всегда – лишь до этой черты…
Вот и тучи – пусть те же реки,
Но и данники новой судьбы.






Вокзалы пахнут поездами,
Приезжими и багажом.
Вот дремлет пассажир усталый.
Ему, наверно, снится дом.

- Не дорого! Такси! Куда вам? –
- Ключи на пальце, да живот.
- Где поезд, что до Татарстана? –
- Волнуется вокруг народ.

Гудок. Все вздрогнули невольно.
Невозмутим лишь постовой.
Он смотрит в паспорт недовольно:
Разрез у парня глаз другой.

Но вот запахло туалетом
И дурно пахнущей едой.
Метро за ними, верно, следом.
И точно!.. Значит, вниз! Домой!






Только тени. И только эхо.
Не ответ, а всего лишь намёк.
Здесь видение – точная веха,
Чтоб продвинуться каплю вперёд.

Осторожно. И только на ощупь.
Выцвел в сумрак весь солнечный свет.
Ведь, порою, гораздо проще
Не комету увидеть, а след.

Кто живёт по закону наитий,
Должен помнить всегда о том,
Что случайность, в потоке событий,
Всё ж реальность, а вовсе не сон.






Я смотрю, под стук колёс, в окно,
Растворяясь взглядом на дороге.
На душе – бездумно и легко:
Стук колёс прогнал мои тревоги.

Всё в потёках старое стекло.
Душно в чреве древнего вагона.
Я судьбою помещён в него,
Как в кита, давным-давно, - Иона.






Тучи в небе хороводятся.
Стаи чёрные ворон.
Русская чересполосица.
Битый временем вагон.

Где-то спят и видят Сколково.
А я вижу огород.
Нью-Москва две тыщи… сколько там?
Нью – они, а Олд – народ.

Едет-едет меж оврагами
Не Сапсан, а тепловоз.
Шебуршат в Кремле бумагами:
Напосерп, нанонавоз…






Слова теряются в пути.
И к немоте ведёт дорога.
Когда перестаёшь расти,
То говоришь совсем немного.

Осколки от кривых зеркал,
Как привкус смерти у цикуты.
Когда на мир смотреть устал,
Скользишь привычкой мимо сути.

Ты видишь тень, а не предмет.
Ты слеп в лесу стереотипов.
Когда живёшь так много лет,
Привычка видеть - позабыта.

В кольцо древесное времён
Всё входишь глубже саморезом.
И вот, ты миром полонён,
Ты – нищий, мнящий себя Крезом.






Я по коже шагаю планеты.
Я смотрю в лицо небесам.
Всё исчезнет, когда-то и где-то.
Только прежде – исчезну я сам.

А мне хочется знать все ответы.
А мне надо дожить до конца.
Я хочу заглянуть за край света
И начало найти у кольца.

Я с блаженством вдыхаю воздух.
Солнце кожу ласкает теплом.
В любой миг уже может быть поздно:
Мы лишь в это мгновенье живём.

Испаряются чёрные дыры.
Время, сжавшись, ползёт кротом.
Если все мы – из звёздной пыли,
Значит, небо и есть наш дом.






Август упёрся осени в бок,
И звёзды посыпались вниз.
Где-то зарёй полыхает восток,
А здесь – полог ночи повис.

Холодно смотрит на землю луна
Из черноты небес.
Я, верно, опять иду не туда,
Как многие, впрочем, здесь.

Что ж, загадаю вослед звезде,
Вдруг чиркнувшей небосвод,
Чтоб в самой, порой, беспросветной тьме
Всё ж встретить новый восход.






Солнца свет по-осеннему робок:
Слишком часто идут дожди.
Мир, как брошенный кем-то ребёнок,
Горько плачет, не в силах идти.

Вот и мы – с каждым днём всё бледнее –
- Не рискуем уж плыть за руном.
Мы не стали намного беднее,
Но устали от слова "потом".






Время стали делить по оси:
3.1 превратилась в восемь.
Я разжал хватку липкой сети
И пошёл просто встретить осень.






С каждым днём всё изменчивей мир.
Всё стареет задолго до срока.
Надо вылить, едва пригубил,
Чтоб узнать вкус иного истока.
Что ж, такая судьба у вещей.
Жизнь за это нас вряд ли накажет.
Ты лишь помни, живя всё быстрей,
Что любимый – не модный гаджет.






Лист на ветке желтеет.
Небо хмурит дождём.
В этом мире без денег
Трудно, даже вдвоём.

Но к чему причитанья?
Знаем всё наперёд.
Это жизнь – испытанье
Тем, кому не везёт.

Лишь трудом и терпеньем
Можно вырвать лишь кость.
Мясо ж съест, без сомненья,
Всех удачливей гость.

Тот, кому улыбнётся,
Хоть однажды, судьба.
Лишь ему здесь найдётся
Свет под солнцем всегда.






Мир бурлит и клокочет.
На востоке – весна.
Жизнь от нас что-то хочет,
Но молчит, как всегда.

Вал восьмой мирозданья.
Следом катит ещё.
В щепы – люди и зданья.
Страшно и горячо.

Чёрной птицей – комета,
Как предвестник беды.
Не конец ещё света,
Но дыханье судьбы.






История заламывает пальцы:
Опять во власти правят бал мерзавцы!
Ворованным прельщают калачом.
И всё мерзавцам этим нипочём!







Тёмный след за кормой.
Лёд блестит под луною.
Кто уже не со мной
Перечёркнут судьбою.

Свой последний пятак
Не отдам я Харону.
Пусть везёт просто так.
А пятак – брошу в воду.

Словно чайки кричат
На уключинах вёсла.
Мы живём невпопад,
Бестолково и косо.






Счастья свет – далёкий и неверный,
Как из прошлого – сияние звезды.
На дороге к смерти я не первый,
Кто постиг превратности судьбы.






Осень гонит мысли по земле,
Как обрывки мыслей мозг усталый.
Ветер всегда дует к пустоте.
А сознание – к тому, что задолбало.







Снова тьма пришла с востока.
Воздух высушен и сжат.
Безвоздушная тревога.
Пламенеющий закат.

Кажется, что всё, как прежде:
День – такой же, как вчера.
Но воткнула нож надежде
Прямо в сердце, вдруг, судьба.

И теперь – ты мёртв до срока:
Рана – слишком глубока.
Безвоздушная тревога.
Бесконечная река.







Без страха, жалости, но также без надежды,
Едва зарёю вспыхнул горизонт,
Забыв о прошлом, вышел в путь, но прежде,
Всё ж прошептал: "Прощай, мой дивный сон!"

Один. Дорога. Поле. Летний вечер.
Звенит кузнечик песней ни о чём.
Душа болит тревогою о вечном.
Уже ль судьбою не был я прочтён?

Шагов не слышно: всё окутал сумрак.
Но свет звезды зовёт меня вперёд.
А мрак всё гуще. Луч надежды – узок.
Я знаю… час последний настаёт.

Тревога сжала мёртвой хваткой сердце.
Расчёты все, увы, теперь не в счёт.
Если ты дерзок, но при этом смертен,
Всё будет кончено, и мир тебя убьёт!

Один. В пути. В пути, всегда и всюду.
Горчит цикутой мудрость об ином.
А где-то ты. Ты пьёшь эту минуту.
А где-то ты. И ты – с кем-то вдвоём.
А где-то…






Я заглянул за нитку горизонта,
Глаза ожёгши солнечным огнём.
Жить в этом мире – просто и не просто,
Но одному – труднее, чем вдвоём.

Я видел страх, что мир терзает словом,
Его читают всюду между строк.
Во мрак невежества душа, срываясь, снова,
Словно заклятье, шепчет громко. – Бог!

По краю вечности, как пёрышко – над бездной,
Парит душа, себя боясь узнать.
Для жизни смерть – законная невеста,
Но редко кто готов её принять.







Цветок померанца приколот к груди –
- Засохшая ветка истории.
Порой, по дороге какой не иди,
Приходишь к девятой симфонии.







Исчерчен инеем февраль,
Разложен в белые сугробы.
Ах, Разиель, хранитель тайн -
- Покрыл снегами лик Европы.

О чём-то зная наперёд,
Задумал утаить до срока.
Давно, пред тем, как был потоп,
Раскрыл он тайну Ною только.

А впрочем, было б что скрывать:
Ведь мир всегда у края бездны.
Лишь нам самим всегда решать -
Яд выпить, иль сражаться честно.

Едва ли всё бывает к месту.
Мир – это печь, а мы в нём – тесто.







В озере глубоком
Не увидеть дна.
Острая осока.
Тёмная вода.

Тихо дремлет лодка,
Нос зарыв в туман.
Где же ты, поклёвка?
Вроде бы пора!

Как читая мысли,
Вздрогнул поплавок:
На крючке повиснул
Славный окунёк.

Солнце лижет берег.
Бьют воду два весла.
Вы можете не верить,
Но… целых два ведра!






Дыханье весны в жар повергло февраль,
И снег изошёл ручьями.
Чем дольше живёшь, тем всё больше жаль
Время, что тает за нами.

И то, что грядёт – уж не солнечный свет,
А наст, потемневший от грязи.
И стали мечты – лишь наивный бред,
А время – подобно проказе.






Пахнет солнцем – весна,
А прошедшим днём – холод.
Вновь уходит зима,
Но до лета – путь долог.

Но под снегом росток
Уже тянется к солнцу:
Верно, день недалёк,
Когда мир наш проснётся.

Вновь уходит зима.
Тех, кто спал, мир разбудит.
Ведь и, правда – весна,
Раз заплакал и Путин.







День таял, как снежинка на руке.
Мгновенья падали беззвучно, прямо в вечность.
Я был один, а может быть – в себе.
Я постигал в извечном – быстротечность.

Но мои мысли, что густой сироп –
– Застыли вязкой, неподвижной лужей.
И вот, в пещере, я – слепой циклоп,
А все ответы – с овцами, снаружи.

И мир вокруг, как хитрый Одиссей,
Смеётся лишь, язвительно и громко.
Опять стена, там, где должна быть дверь,
И не ответ, а обещанье только.

Но дуновенье, в липкой тишине:
Твоё касание вернуло из иного.
И понял я, что ты – всегда во мне,
И то, что мне – не надобно другого!







Словно девственность теряют легитимность:
Только раз, и сразу – навсегда.
У того, чья совесть развратилась,
На глазах – не слёзы, а вода.







На другой стороне Земли
Каждый день бродят звёзды по небу:
Их пугает сиянье зари
В колеснице грохочущей Феба.

Им милей из ночной тишины
До утра к нам заглядывать в окна,
Зная то, что в межзвёздной глуши
Вряд ли их потревожит хоть кто-то.

Они любят разгадывать сны.
Их влекут к себе запахи тайны.
И всё зная про наши мечты,
Лишь беззлобно смеются над нами.







Стал рваной раной солнечный апрель:
Сочится памятью, как будто тело – кровью.
Цепь дней рождений, словно чья-то цель,
Поражена и жжёт фантомной болью.






На третьей от солнца планете,
Вдали от земной суеты,
В стране, самой лучшей на свете,
Счастливые жили попы.

Они торговали Богом
И без акциза вином,
Судили противников строго
И клали поклон глубоко.

К ним власти благоволили.
И жили они легко.
Но нано нанюхавшись пыли,
Попов этих вдруг понесло.

И вот уж рычат с амвонов,
В слюну обратив елей,
Что мы позабыли Бога,
Раз просим их быть поскромней.

Их руки мигают часами,
Сим чудом смущая клир.
Клянутся они образами,
Что равным не может быть мир.

На третьей от солнца планете,
Вдали от земной суеты,
В стране, самой лучшей на свете,
Живут теперь нанопопы.






Ветер сдавил мне шею.
Ноги опутал туман.
Кто спит, и проснуться не смеет,
Навеки попал в капкан.

Тихий, зловещий шёпот.
Ветка стучит в окно.
Я сдавленно крикнул: "Кто тут?"
Но тихо вокруг и темно.

Холод ласкает спину.
В жилах не кровь, а лёд.
Я в собственном сне погибну,
Коль утро меня не спасёт.






Твоё имя, на языке -
- Словно капелька жгучей приправы:
Как мне тайно хранить в себе
То, что сносит внутри все преграды?

Вздох, что камень летящий с горы,
Низвергает в душе лавину.
Как идти поперёк судьбы?
Как заставить себя пройти мимо?






День стучит в моё окно.
Горизонт – в крови рассвета.
Каждый раз всегда одно –
- День, порывом злого ветра.

А я буду вновь мечтать!
А я буду смотреть в небо!
Я взлечу, чтоб там пропасть,
Как одежду сбросив тело.

Словно щепка – в водопад,
Брошен я судьбой во время.
Я родился – шах и мат!
Жизнь – число, не теорема.

Но я буду вновь мечтать!
Да, я буду смотреть в небо!
Я взлечу, чтоб там пропасть,
Как одежду сбросив тело.






Начало лета. Холод и дожди.
Раскрашен мир одной лишь чёрной краской.
Нет большей веры в то, что впереди.
И каждый день невольно ждёшь с опаской.