Как сон дурной закончатся дожди.
Прогонит ветер туч угрюмых стадо.
Зарёй надежды вспыхнет край Земли.
И ты поймёшь – печалиться не надо.

Наш каждый вздох – лишь случай, не судьба.
И в каждом есть своё зерно удачи.
Ты полной грудью мир вдыхай в себя
И верь, что он - смеётся, а не плачет.






Огонь чадил. Тень прыгала на стены.
Снаружи выло дикое зверьё.
Мир не сумел осилить перемены
И, расколовшись, камнем лёг на дно.

Сжималось время, сталкивая лбами.
Непримиримость разделял один лишь клик.
Доктрины с лживыми, ненужными богами
Срывались, в ярости, на виртуальный крик.

Мир стал другим. Мог каждый быть повсюду.
Границы рухнули под натиском идей.
Но миг величия сменился вдруг абсурдом,
Явив могущество невежества людей.






Стучало счастье робко в дверь.
А дома – никого.
Так начинался день – с потерь.
Мне просто невезло.

Я утром прозевал рассвет.
И опрокинул чай.
Накликал, верно, сто я бед,
Споткнувшись невзначай.

С сухим, скрежещущим щелчком
Разбита гладь стекла:
И зеркала, при всём при том,
Теперь нет у меня.

Себе спешил я на беду,
Иль гнал меня сам рок:
Но факт, что прямо на бегу,
Развязан мой шнурок.

Разбиты руки, нос – в крови.
Испуган и смущён.
Раз стал я пасынком судьбы,
Чего мне ждать ещё?

Я под ноги себе смотрю,
Слежу за языком,
Но всё ж не верю, что смогу
Увидеть снова дом.

Вот так, нажив себе врагов,
Расстроив все дела,
Вернулся я в родимый кров
И сел возле окна.

Сияла круглая луна
На небе полном звёзд.
Я думал, - Ну, зачем судьба
Доводит нас до слёз?






Небо накрыло землю
Серой, густой пеленой.
Я тишине лесной внемлю,
Вдыхая прохладный покой.

Вот вскрикнула где-то птица,
И хрустнул сучок под ногой.
Испуг, одинокой волчицей,
Скользнул за моей спиной.






С обрыва сознания – внутрь себя.
Постичь бесконечность – сквозь мнимость ноля.
Прорваться за грань, где ещё не слова.
Туда, где обрывки не мыслей, а сна.
Где злые осколки ушедшего дня
Втыкают иголки в безликое я.






Улицы петляли под ногой.
Фонари насуплено косились.
Этот город был давно чужой,
Хоть, когда-то, в нём меня родили.

Я бежал, не умеряя шаг.
Я спешил вернуться до рассвета.
Только время – мой давнишний враг –
- Лишь посмеивалось, глядя на всё это.

Пело эхо средь пустых дворов.
Ветви вслед отбрасывали тени.
И луна – проклятье всех воров –
- Поднималась с облачной постели.

Вывески за мой цеплялись взгляд.
Под ноги бросались мне ступени.
Только вряд ли пущенный снаряд
Остановит кто или замедлит.

Я бежал, почти не чуя ног.
Я летел над ледником асфальта.
Я хотел средь тысячи дорог
Найти ту, которой шёл когда-то.






Поёт на деревьях листва
О солнечном, тёплом лете.
У ней дирижёр, как всегда,
Маэстро, весёлый ветер.

Слаженный хор голосов.
Им вторят на ветках птицы.
Листаются облаков
Нотные, в небе, страницы.






Мне говорят. – "Не надо революций!"
Мне говорят, что честным быть – не смей!
В моей стране формальных конституций
Закон всегда – подстилка для блядей.

Они мечтают править нами вечно,
Меняясь ловко на своём посту.
Но неужели мы настоль беспечны,
Что счастье отдадим за колбасу?

Страна велика не бахвальным словом,
Она растёт из счастья всех людей.
Но нам твердят упорно вновь и снова,
Что мы рабы предательских идей.






Цветы за моим окном
Ласково треплет ветер.
Солнце крадётся в дом.
Воздух прозрачен и светел.

Носятся в небе стрижи.
И птицы поют повсюду.
А мне говорят. – "Лежи!
Раз вновь предпочёл простуду".






Бьют барабаны и реют знамёна.
Колонны чеканят шаг.
Мы вместе идём против злого дракона.
Его мы повергнем во мрак!

Бьют барабаны и реют знамёна.
Не бойтесь друзья ничего!
Пусть пышет огнём и в глазах его злоба,
Мы всё ж одолеем его!

Бьют барабаны и реют знамёна.
Смелее, смелее вперёд!
Кто первым сразит в бою злого дракона,
Тот славу навек обретёт!






В мареве душном я шёл на работу,
Ближе к полудню, по следу дождя.
Шёл торопливо, ведя вслед когорту
Безумных идей беспокойного я.

Они упирались, они голосили,
Пытались меня удержать за штаны.
Они бы меня никуда не пустили.
И крикнул тогда я. – Вы мне не нужны!

Как выстрел, как грома раскат поднебесный,
Разбили мне душу мои же слова.
И в ту же секунду я стал лишь телесный,
Бездушно телесный, как просто дрова.







Жизнь безжалостно разводит в стороны,
Каждый день, по тысяче причин.
Мы в дела, словно в броню закованы.
Ты – одна, и я, как ты, - один.

Город тебя прячет в подземелие.
Крот стальной колёсами стучит.
Аромат духов. Тень сожаления.
Кто ещё судьбой не позабыт?






Глаза слипались вслед дневной дремоте.
И мысли погружались в липкий сон.
Как хорошо, что я не на работе.
Как хорошо, что есть кровать и дом.

Мой лучший друг сегодня – одеяло.
Его прикосновения – чисты.
Он, как и я, поклонник сериала,
С названьем лаконичным – "Мои сны".






Стоны, крики и проклятья:
Сжала смерть свои объятья.
За стеною крепостной
Мёртвым хочет стать живой.
Чёрный ужас, древний демон,
Корень зла Земли и Неба,
Не щадит он никого.
Страшен взгляд один его.
Не укрыться за стенами:
Он дыханьем плавит камни.
Что ж, откупорим вино,
Раз конец нам всё равно.
К чёрту глупую молитву!
Мы вина нацедим пинту,
Потаскушек позовём,
И так, весело, умрём!
И когда я встречусь взглядом
С тем, кого страшиться надо,
Рассмеюсь ему в лицо,
Угодивши в лап кольцо.
Умирать – так уж с улыбкой.
Жизнь – для смерти лишь калитка.
Все когда-нибудь умрём.
И не важно, что потом!






Овуляция и яйцеклетки…
Стимулировал кто кого?
Все слова очень едки и крепки
И слетают с губ очень легко.

Про разборки и тупыми мужьями.
И про секс. И про много ещё.
Наполнялось пространство словами,
Словно в банке, процентами – счёт.

Постигал я чужую науку
Не простого, увы, бытия.
"Верно, жизнь моя – полная скука!" -
- С удивленьем подумал вдруг я.

Впрочем, грустно мне это едва ли:
Слишком бурно там как-то всё!
А потом две подружки устали,
И я понял, что я прощён.






Я ходил в Рязань до Кришны.
Кришна держит Планетарий.
В доме Кришны громко слышно,
Знает музыки он тайны.

Небо там пронзил Георгий.
А вокруг него – фонтаны.
Кришна не противник оргий,
Он весёлый и не старый.

Не поёт он "Харе Кришна!"
Громко вторит он Тинталу.
К нам он лично даже вышел
И сказал, - "Концерт – на славу!"






Тайной зловещей на сумрачном дне.
Всадником смерти на чёрном коне.
Криком безумным в мгновеньи ужасном
Обрящешь ответ в своём сердце дрожащем.

Там, где пронзают друг друга миры,
Меняются правила всякой игры.
Забудь всё что было! Былое не в счёт!
Ты в точке разрыва, а, значит, прощён.

Здесь нет ничего, только воля твоя.
Начни всё с начала. Начни всё с нуля!
Связав воедино концы двух времён,
Ты станешь единым, извечным огнём.






Солнце нежно греет спину.
Лес приветственно шумит.
Рад знакомому я миру,
Словно морю – синий кит.

По исхоженной тропинке,
Рядом с псом, иду себе
Мимо дуба и осинки,
Где-то в леса глубине.

Вдалеке гудит дорога.
Громко крякает кортеж.
Ну а я, как та иголка,
Затерялся сена меж.

Мне в лесу всегда спокойно.
Пахнет мокрая земля.
Здесь совсем неважно, кто я.
Важно, что есть лес и я.






На самом краю обрыва,
Там, где пожухла трава,
Веками стоит уныло
Каменная голова.

Взгляд её вечно тревожный
Всегда обращён на закат.
На каменной, серой коже
Капельки влаги блестят.

Холодный, безжалостный ветер.
Забытые богом места.
Я словно один на планете,
Которая скорбно пуста.






Осколки дня закат расплавил
И вылил чёрною смолой.
Выкипало небо пузырями,
Что тут же лопались звездой.

Словно на плёнке старой фильма,
Проплавилась дырой луна
И поплыла куда-то, мимо
Натёков облаков она.






Жизнь сплетена из трёх времён,
Нанизанных на спицы света.
Три фазы связаны нулём,
Как да и нет – канвой ответа.

Наш мир – лишь лезвие ножа
Меж мнимостью причин и следствий.
Он то, что есть почти едва,
С безликой бездной равновесный.






Случайность – верная сестра
Стремительного тяготенья.
Она свободна и легка
Лишь там, где есть частиц паренье.

Чем боле сжато вещество.
Тем меньше спектр направлений.
И вот, уж всё предрешено
В дыре, лишённой измерений.

И так же времени поток:
Он – тень всё той же несвободы,
Когда случайность – уже рок,
По прихоти самой природы.

Когда вдруг некое число
Из случая рождает время
И бьёт симметрии стекло,
Ноль обращая в злого зверя.






Белый, сумрачный цветок.
В сердце – ужас, не восторг.
Взгляд недоброй, чёрной птицы.
Лучше сразу утопиться.
Я сбежал бы. Да куда?
Всюду затхлая вода.
Гладь неверная трясины,
В ней – чудовищ страшных спины.
Я добыл тебе цветок.
Да, вот, будет ли в том толк?
На зелёной сидя кочке,
Вывожу уныло строчки.
Жду – придёт ночная тьма,
И тогда – совсем беда!






По пустому ночному проспекту
Шли колонны, одна за одной:
Покидали, спеша вслед за летом,
Все автобусы город родной.

С заунывной, протяжною песней,
Выезжали они за МКАД.
Им не быть уже с городом вместе.
Скорбным светом их фары горят.

Осень сыпет на землю листья.
Вслед за птицами, в свой черёд,
Уезжают автобусы быстро
В южный край, где зима не живёт.






Утро давно позади.
Солнцем отмерен полдень.
Но сердцем в моей груди
Путь ночи ещё не пройден.

День тянется будто сон.
Я словно миров застрял между.
Вовне от любых из сторон,
Я яви снимаю одежду.

И вижу ту самую грань,
В которой равны все ответы.
Наш мир не скрывает тайн,
Мы всё ещё просто слепы.






Пахнет утро прошедшим дождём.
Небо хмурится, глядя в лужи.
Серой тенью – окна проём.
День такой никому не нужен.

И испуганно-недвижим
День застыл на макушке леса.
Но шепчу я ему. - Не тужи!
Всем под небом найдётся место.






Солнце, по летнему небу,
Дня отмеряет путь.
Всё в мире подвержено тлену.
Нельзя никому свернуть.

Лишь мысль, окрылённая чувством,
Не знает смертельной узды.
Лишь кто продал душу искусству
Эдема увидит сады.

Пространство спрягает время,
Слагая свои падежи.
Подарок – судьба, или бремя,
Решаем, увы, не мы.






Я точка мнимая безбрежного пространства,
Сам по себе недвижный, как покой.
Я так бы вечно и лежал напрасно,
Но омываем времени рекой.

Меня толкает каждое мгновенье.
Я обрастаю медленно собой.
Мне кажется – плыву я по теченью.
На самом деле – я лишь ил густой.

Придёт пора, и время всё размоет.
Мгновенья станут гладки, как стекло.
Ничто уже не будет больше мною,
Ведь чем я был – теченьем унесло.






Завтра подлые уловки,
Словно сыр в злой мышеловке:
Только сунешь нос туда,
Как поплатишься сполна.

Пусть в грядущего рассвете
Сотни шкур висят медведей,
Планов целая гора,
Но всё это – ерунда!

Лишь наступит это завтра,
Выпадет иная карта:
И не счастье, а беда
Уж стучится в ворота!

Впрочем, что я, в самом деле?
Все мы строим жизнь на вере:
Не секрет, что иногда
Шлёт удачу нам судьба.






Отколовшись от целого,
Затерявшись во тьме,
Тот, кто жаждет лишь белого,
Сгинет в затхлом тепле.

Окружённое холодом
Собой греет и тьму.
Из духовного голода
Ткут планеты судьбу.

Нити жизни невидимы.
Движим мир пустотой.
Всё, что люди увидели –
- Подменяют собой.






Ветер вздымает землю,
Валит с разбега деревья.
Грозному небу я внемлю,
Жду терпеливо знаменья.

Рёв оглушающий бури –
- Всё-таки что-то иное.
Может меня обманули?
И ждать – дело, верно, пустое?

Вдребезги! В камень и щепу!
Вместо домов – руины.
Стоять на ветру нелепо,
Но хочется высшей силы.

Но сердце людское слепо
И верит лишь призрачной тени.
А что осязаемо светло –
- Ему абсолютно до фени.

Разорванный бурею в клочья,
Лечу я частями по ветру
И думаю. – "Надо срочно
Придумать новую веру!"






Хочу проснуться – не могу:
Не разорвать мне сна дугу.
Сто тысяч вольт её удар.
На кончике души – нагар.

Сплетаясь кольцами змеи,
Я бьюсь и рву себя внутри,
Чтоб тут же, из открытых ран,
Опять истечь навстречу снам.






В памяти чьи-то лица –
- Смазанным, тусклым пятном.
Прошлым нельзя напиться,
Словно водой за бортом.

Взгляд упирается в стену.
И так теперь день за днём.
Я заключён, верно, в сферу,
Точнее сказать, заточён.

А всё, что когда-то было,
Безвольно уткнулось в теперь.
Наверно, душа позабыла,
Где в серой стене этой дверь.






Пришла пора, и мир сместил акценты:
Ушла Европа на заслуженный покой.
Дела и мысли все политкорректны,
Да что с того, коль в ссоре с головой.

То видно возраст: старческая немощь,
Деменция, упадок полный сил.
Но скажет вам, кто в прошлом её сведущ –
- Европы дух всегда свободой жил.

То викинги, то вольные пираты,
Купцы отважные, священники с крестом.
Ну а теперь – лишь евробюрократы
Лениво треплются о чём-нибудь пустом.

Под тенью сдохшего Советского Союза
Теперь в Европе зародилась та же хрень.
Крива улыбка на лице у карапуза,
Такой и бабушку задушит в чёрный день.

Быть может, так. Но верю я иному:
Грядёт рассвет иного бытия.
И все, кто строят, уподобясь Ною,
Ещё, возможно, и спасут себя.






Купол лазурный небес,
Словно в вечность окно.
Тому, кто сейчас и здесь,
Открыть его не дано.

Пусть до него лишь миг,
Да короток поводок.
Сердца застывший крик –
- Эхом тревожных строк.






День встречает ласковым теплом,
Пряча солнце в облаке пушистом.
Этот день мы проведём вдвоём,
Предоставив миру роль статиста.

Мы наденем праздничный наряд
И пойдём с тобою в шумный город,
Где машины день и ночь гудят,
Бегая меж стаи светофоров.

Отпустив на волю каждый шаг,
Мы идёт практически без цели.
Мы с тобой гуляем просто так.
Мы свободны, под конец недели.






Мне тесно жить на маленькой Земле.
Мне тесно жить с рождения до смерти.
Мне надо во вселенной быть везде.
Мне надо знать о всём, что есть на свете.

Как океан, что в каплю заточён,
Бунтует разум против рамок тела.
Я даром жизни проклят, иль прощён?
И как мне жить с удавкою предела?

Вскипает время кромкой бытия,
Иль замирает где-то на исходе.
А мне коснуться этого нельзя:
Я вечный пленник, по своей природе.






Всё то, что есть: травинка и река,
Иль облако летящее по небу,
Твой взгляд приветливый, или твоя рука –
- Всё сводится к мельчайшему размеру.

Там, у границ иного бытия,
Живут частицы по закону цвета.
Их ароматы дразнят всяк меня
И очаровывают странностью ответа.

Там всё не так. Там всё внутри себя.
Там части больше своей суммы в целом.
Там дальше вглубь уже пройти нельзя,
Не примирив свой разум с полным бредом.

И всматриваясь в это колдовство,
Порою трудно до конца поверить,
Что это мира то же вещество,
А не в иное призрачные двери.






Два паука в одной стеклянной банке,
Чьи руки в равной степени в крови.
Они готовились к одной великой драке,
Вот только разные к тому избрали дни.

Один губил во имя чистой расы.
Другой твердил про праведность труда.
Но оба смертью создавали массы,
Где человек – безликая руда.

Химеры вечного, всемирного господства
В мир принесли лишь боль и нищету.
Но до сих пор любители уродства
Их превозносят, словно красоту.

Нельзя достичь величия народа,
Держа его на уровне скота.
Достоинство, законность и свобода –
- Вот процветания и счастья три столпа.






В плотной дымке предрассветной
Заблудился и брожу.
Вот, сейчас найду край света,
Сяду, звёзды поужу.

Главное – не оступиться:
Пропасть слишком глубока.
Я не облако, не птица,
Разобьюсь наверняка.

Это если дна достигну.
(Тут не кроличья нора!)
А не то навеки сгину,
Так и не увидев дна.

Не случайно ходят слухи,
То, что каждая звезда –
- Тот, кто сдуру, иль со скуки
Всё ж свалился вниз туда!

Говорят – сгорит лишь тело,
И засветится душа.
Впрочем, что болтать без дела!
Все не знают ни шиша!

Размотаю лучше снасти
И спущу за край земли.
Звёзды для души – что сласти
Для весёлой детворы.

Наловлю, засуну в банку.
Каждая настоль чиста,
Что любую сердца ранку
Вмиг залечит без следа!

Вот и всё. Конец дороги.
Вниз бросаю я уду.
Вечность лижет мои ноги,
Ну а я – ловлю звезду.






Мир рассмотрен со всех сторон:
Вот уж пойман и Хиггса бозон.
Или что на него столь похоже.
Аж мурашки бегут по коже!

Только будет ли легче – вопрос.
Мир загадкой доводит до слёз:
Мы рисуем портрет его тени
Бледной краской своих же сомнений.







Чем ближе день отъезда твоего,
Тем солнца путь по небу всё короче.
И скоро, верно, станет так темно,
Что даже полдень будет цвета ночи.

Ну а сейчас, представлю лишь едва –
- Тебя не будет рядышком так долго,
Как душу заполняет пустота,
Что сердце рвёт свирепым серым волком.






Наконец-то лето настоящее!
За дождями – солнце вдруг палящее.
Под ногами – жар земного тела,
И моё – вот даже загорело!

Брошу всё и тут же ринусь в воду!
Преступленье – упускать погоду.
Так что, буду, чередуя солнце с тенью,
Наслаждаться бесконечной ленью.






Вывернут наизнанку.
Выжат до капли весь.
Я бублик, что стал баранкой.
Я жмых, что оставил пресс.

Слова, что как сок сочились,
Буквально ещё вчера,
Сегодня остановились
На кончике мёртвом пера.






День затаился – ни ветерка.
Лес молчалив и безвольно недвижим.
Бросили якорь с небес облака
И сразу как будто бы стали пониже.

Солнце на лике пустынном аллей –
- Взгляд, что бросает случайный прохожий.
Дымка по краю небес всё сильней:
Наверное, дождь. Не сейчас, а попозже.






Ты жаждешь ответ на извечный вопрос.
Ты ищешь причину всего.
Но разум, бегущий подобный кросс –
- Рыбак, что сломал весло.

Пусть истиной будет искомый ответ,
Но слишком солёна вода:
И вместо фанфар триумфальных побед –
- Лишь оторопь и пустота.

Возможно понять, но нельзя примирить
(Такая у нас душа!) –
Что мир мог когда-то просто не быть,
Привычного рамки круша.

Нельзя уместить бесконечность в себе:
Она обращается в ноль.
Порою, на самой большой глубине,
С ответом приходит боль.






Тянется шлейфом в прошлое
Всё, что не сделал я.
Нелепым, бессмысленным крошевом –
Осколки нового дня.

День расщеплён на молекулы.
На каждой – частица Я.
Зарядом, в структуре Кекуле,
Размазана воля моя.

Разъятость исходно целого.
Безвольность бескрылой души.
Во всём теперь привкус поддельного.
На всём теперь грубые швы.






Сверху, лавиной света,
Падает солнца жар.
Июль, середина лета.
Пора бы уж выпустить пар.

Мне бы, как в омут – в отпуск:
Уехать, уплыть, улететь.
Но чей-то дурацкий фокус:
Я втиснут в узкую клеть.

Опять – ни копейки денег.
И некуда деть зверей.
Со мною – лишь озера берег,
Да двадцать свободных дней.






Там, за лесной поляной,
Где пахнут дурманом цветы,
В овраге, поросшем бурьяном,
Капля живёт росы.

Слеза изначального света.
Кристалл, в мир входящего дня.
Она, как душа поэта –
- Капля живого огня.

Как листья, с ветвей осенних,
В прошлое канут века.
Она же, до дней последних –
- Чиста, и как мир глубока.






По пояс в траве густой
Иду серединой лета.
Воздух – пьянящий настой
На свежей дольке рассвета.

Походка моя легка.
Душа – беззаботно лучиста.
Я сам не заметил, когда
Проснулся вдруг оптимистом.






Дыра сжимает вещество,
Как время – мою жизнь,
Всё обращая в ничего,
Круша и янь, и инь.

Но где-то, в глубине себя,
Где стёрта мира грань,
Бьёт сердце чёрного огня,
Свою снимая дань.

Энергий чёрные круги
Миры уносят прочь.
Прозрачней свет, и тоньше дни,
Когда толстеет ночь.






Чёрный ботинок
На белом носке.
Дорога и рынок
Невдалеке.

Но вялое тело
Не сдвинуть туда.
Вконец обалдело.
Июль ведь. Жара!






Мне говорил потрёпанный башмак,
Кривя улыбку ржавыми гвоздями,
Что не нашёлся в мире тот дурак,
Что в путь отправился бы с голыми ногами.

Что истину так просто не найдёшь:
Лишь в кровь сотрёшь и разум свой, и тело.
Что даже правда обратится в ложь,
Коль без науки выйдешь ты на дело.






Из безбрежной Великой степи
Накатились, волна за волной,
Чья судьба быть всегда в пути,
На коне, с копьём и стрелой.

Словно срезана плугом земля.
Перерублены корни мечём.
И народы бегут туда,
Где хотят обрести новый дом.

Но надменен империи лик.
Не друзья ей нужны, а рабы.
Кесарь руку воздел свою. – Sic!
И укрылся в кольце стены.

Только слава давно не та.
Древний город совсем один.
Та осада не будет снята,
И навеки померкнет Рим.






Каждый день – словно вязкий гудрон.
Я с трудом выдираю ноги.
Дышит в спину упрямый Харон.
И смеются безжалостно боги.

Отрывая кусок за куском,
Каждый день меня ставят на кон.
Смерть сидит за зелёным сукном,
Помечая каждого знаком.






Над Москвой громыхала гроза.
Посылала на землю стрелы.
Попадала не в бровь, а в глаза.
Заставляла стать душу бестелой.

Было страшно. И мы тогда
От ударов небесного света
Под защиту бежали Христа,
Что тогда выступал в Моссовета.







Поезд вильнул хвостом.
Смолкли вдали колёса.
Я на перроне пустом
Стою и хлюпаю носом.

Надо идти домой.
Уйти с головой в работу.
Но властно звенит надо мной
Горечь прощальной ноты.






Я давно не ищу позабытые с детства вопросы.
Я давно не грущу, то, что игры сменил на дела.
Но о чём я мечтал – на душе, как на коже – расчёсы,
Что навеки со мной, куда жизнь бы меня не вела.

Пахнет утро росой, ну а вечер – тоской и печалью.
Где-то там, в вышине, мне ещё, может, светит звезда.
Только вряд ли о ней я теперь хоть когда-то узнаю,
Потому что надета взрослой жизни тугая узда.






Она улыбалась и мило шутила,
Лукавые, в сторону, пряча глаза.
Она села в поезд и тут же забыла,
Едва только поезд отжал тормоза.

А я, с чёрным сердцем, бежал по перрону,
Махал вслед рукой, безутешный, в слезах,
Похожий на сбитую камнем ворону,
В чьих крыльях страданье живёт, а не взмах.






Дни мои пахнут разлукой,
С привкусом горькой свободы.
В доме – тоска и разруха.
В сердце – печаль и заботы.

Словно в ненастное лето,
Так хочется в тёплое море!
Но нет для меня билета.
С удачей я, верно, в ссоре.







Густая мгла стелилась над землёй,
Надёжно скрыв рождение рассвета.
Была ты здесь, но, всё же, не со мной.
Я ждал вопрос, а ты ждала ответа.

Я вырвался из плена твоих рук.
Твои уста сочились сладким ядом.
Нас разделял лишь сердца громкий стук,
Да взгляд того, кто не был с нами рядом.






К чему слова? Увы, бессильны звуки
Пространство сжать в протянутость руки.
Им никогда не одолеть разлуки
И не разрушить ожиданий дни.

Они лишь могут неотвязным роем
Кружить вокруг и, словно облака,
Мысль уносить к прекрасному былому,
Или к тому, что впереди пока.

Не будучи лекарством для больного,
Они лишь боль смягчающий дурман.
Слова живут законами иного,
В пространстве мнимом недоступных стран.






Пеленою затянуто небо.
Верно, сильно не в духе Господь.
И теперь целый день, а капелла,
Распевает на улице дождь.

Барабанит упрямо он в окна.
Льёт на землю часами подряд.
Бесконечна из капель когорта.
Безнадёжен погоды наряд.






Никто не знал, откуда он пришёл.
И даже в день какой, никто не помнил.
Пусть не всегда всё было хорошо,
Теперь никто и друга бы не обнял.

Он всех хотел благословить собой.
Он думал, знает все секреты счастья.
Он вечный мир решил привить войной
И мерил равенство фасоном общим платья.

Он говорил – мир полон страшный тайн,
И кто молчит – замыслил что-то злое.
Раз патриот – гордись и почитай
И будь послушен, с прочею толпою.

Но друг за другом уходили дни,
Слагаясь в месяцы, а вслед за ними – в годы.
Лицо темнело сгорбленной страны,
Навек лишённой счастья и свободы.






Подошли и стоим у порога.
Дверь открыта для новой судьбы.
Но пугает чужая дорога,
На которой мы будем – не мы.

Расщепило нас надвое время:
Кто остался, кто сделал шаг.
Для нас разум – и счастье, и бремя,
Ну а тело – разменный пятак.

Кто решился и выбрал иное,
Обретает теперь новый вид,
Оставляя отставшим былое,
А себя превращая в болид.

Мир назрел роковой переменой.
Человечества детство – прости!
Пусть и страшно тот шаг сделать первым,
Но страшнее ещё – не идти.






Охватило безбрежным холодом.
День за днём точит чёрным голодом.
Ко словам и мольбам равнодушное.
Неизбежное и ненужное.

Там, где сходится с чёрным белое,
Оно делает верным неверное,
И кроша всё в безумное крошево,
Оставляет навеки прошлому.






Дует северный ветер,
Рвёт на куски облака.
В солнца дорожащем свете
Небо течёт, как река.

И я, словно странная рыба,
Ползу не спеша по дну.
А берега – даже не видно.
Да я не к нему и иду.






Главная вера всего человечества,
Это, по-прежнему, - наше невежество.
И кто погружён лишь в душевную лень,
Тот верит не больше, трухлявый чем пень.
Что вера? Пустяк! Ведь важнее – уверенность,
Раз мир вызывает лишь страх и растерянность.
К чему задавать за вопросом, вопрос,
Когда до ответов, увы, не дорос?
Трусливые стадность и чувство комфортности –
- Броня от сомнений и чувства неловкости.
Они не дадут тратить время на то,
Ответа на что не найти всё равно.






Чернела в вечность бездна неба,
И звёзды целились в окно.
А я, ломоть отрезав хлеба,
Пил сладкое, как мёд, вино.

Как штопор, что вкрутили в пробку,
Я всажен был в ушедший день.
Скатилась капля к подбородку.
Смахнуть бы, да тянуться лень.

Весь погружённый в то, что было,
Я хлеба чёрствый ел кусок.
И глядя на окно уныло,
Вина пил за глотком глоток.

Небо плавилось в объятиях заката.
Ветер жарко мне дышал в лицо.
Ты сказала. – Уходи! Не надо! –
- И толкнула, с силой, на крыльцо.

Как удар, закрылись хлёстко двери.
Громко звякнуло оконное стекло.
Пусть я изгнан из твоей постели,
Знай, не это так меня влекло!






Белая проседь
На тёмных висках.
Унылая осень
Совсем уж близка.

Прогнали мечты,
Словно птиц, холода.
И ты стал не ты.
И всё тоньше года.






Сердца не коснуться рукой.
От меня твоя скрыта душа.
Я любуюсь твоей наготой.
Хорошо, что ты снова пришла.

Там, где в прошлом сливаются дни,
Твоей страсти пылает маяк.
Снаряжает любовь корабли.
Каждый взгляд твой – бесстрашный моряк.







Вдаль уходящие поезда.
Холод и боль неизбежной разлуки.
Пусть ненадолго, не навсегда.
Но стали как лёд твои губы и руки.

Шагреневой кожей – прощанья слова.
Ком в горле – как вестник ненужной свободы.
Обнявшись, стоим к голове – голова.
Ведь нам даже месяц, что долгие годы.






Вечности чёрная пропасть.
Отчаянье – лучше, чем робость.
Но тот проявляет беспечность,
Кто верит в свою бесконечность.






Я не меряю строчки количеством букв
И не жду на вопросы ответа:
Невозможно увидеть движения губ,
Когда смотришь в лицо против света.

Можно долго идти, можно молча стоять,
Каждый сам выбирает по вкусу.
Но любому из нас предстоит умирать –
- И царю, и герою, и трусу.

Словно камень, что брошен из чьей-то руки,
Мы летим по какому-то курсу,
Лишь затем, на воде чтоб оставив круги,
Лечь на дно, как ненужный мусор.






Огненная лисица.
Длинный, пушистый хвост.
Тянутся вниз страницы,
Но маленький слишком рост.

Хромают заметно лапы.
Эх, бедная горе-лиса!
Сверстаю тебе заплаты
От носа и до хвоста.

Кто прав в твоём давнем споре,
Мне лично, не важно, совсем.
Но фон – как дыра на заборе,
Вот это – пощёчина всем!






Раскалённого света стена,
От зенита, до самой земли.
Стала белой, как соль, синева,
Пропитав зноем солнечным дни.

Словно рыба, что вялит рыбак,
Я безвольно вишу у реки.
Дни, сгорая, уходят во мрак,
Обгрызая мои плавники.






Словно острые пики,
Как предвестники бед,
Не туда ползли тики,
Уводя к чёрту тренд.

Нарастающий минус
Уж вострит маржин-кол.
Изгибается синус.
Я сползаю под стол.

На иголках – пол ночи.
По прерывистой – сон.
Минус – чем ведь короче,
Тем обиднее он.






Она всегда дышала постоянством,
А мир об этом даже и не знал.
Лишь потрясал своей красой убранства,
От буйных джунглей, до бесплодных скал.

Но рвётся нить начертанного круга,
Без всяких видимых на то причин.
Константа вздрогнула, как сердце от испуга,
И мир исчез, в короткий миг один.






Где-то здесь, у последней черты,
Исчезают любые слова.
Там, где нет и самой пустоты,
Обрывается мира судьба.

Он растёт в то, чего ещё нет,
Околдованный собственным сном.
Здесь погибнет любой наш ответ,
Зацепившись за слово хвостом.






Ветер качает деревья,
Царапает небо листвой.
Хмурится туча в сомненьях,
Косматой тряся головой.

Но с первым ударом грома,
Едва полыхнуло огнём,
Разверзлась небес утроба,
На землю пролившись дождём.






Ты – солнцеликая луна:
Живёшь лишь в отражённом свете.
Ко мне приходишь иногда,
Чтобы исчезнуть на рассвете.

На коже, мрамора белей,
Уста алеют, словно рана.
Порой, скрывает глубь морей
Пыланье жаркое вулкана.

Едва дотронусь до тебя,
Едва лишь губ коснусь губами,
Вскипает тех морей вода,
Сплавляя нас с тобой телами.






Знамёна реяли, втыкаясь в небеса,
И словно гром гремели барабаны.
Солдаты храбрости являли чудеса,
В ожесточении забыв про боль и раны.

Ломались копья, и звенела сталь.
Проклятья, ругань, яростные крики.
Их вёл не вождь, не конунг, и не царь,
Вела - судьба, миров меняя лики.






Словно кляп затолкали в душу.
В книги жизни - сухой цветок.
Я как рыба – что бьётся на суше.
Мне бы слова, хотя бы глоток.

Но всё туже молчания бремя.
Давит город тисками забот.
Не взойдёт уже строфами семя:
Стал сухим и бесплодным мой рот.






По любой из дорог я иду в никуда.
На любой из дорог поджидает судьба:
Точит нож, или вяжет тугую петлю.
Всё равно, по какой я дороге пойду.

Каждый день расцветает зарёю рассвет.
Но в моих небесах – свет от злых лишь комет,
Что своими хвостами рвут липкую тьму.
Я иду в никуда. Я иду ни к кому.






Бродит по Венеции Иосиф.
Круглые очки блестят его.
То расскажет что-то, то вдруг спросит,
Но себя, все чаще, самого.

Хорошо ему – он здесь, как дома.
Близок ему каждый уголок.
Здесь мечтает он родиться снова,
Потому что очень одинок.






Август ползёт к середине.
Лета проходят дни.
Мухою в паутине,
Бьюсь я в объятьях сети.

Псом на цепи, возле дома.
Я сторожу сам себя.
Уныло жить в роли больного,
В сторонке от бурного дня.

Гуляя под синим небом,
Иду недалёкой тропой.
И лишь на просторах web’а
Маршрут выбираю любой.






Ночью тёмной, в час безлунный,
Свой скрывая страшный лик,
Шёл по улице безлюдной,
Словно сама смерть, старик.

Прижимал он нож к рубашке.
Был извилист его путь.
Но он шёл упрямо к башне,
Чтоб убить кого-нибудь.

Шёл, в густой скрываясь тени.
Был не слышен шорох ног.
Улиц кончилось плетенье,
Вот и башня, жертва, рок.

- Ради жизни смерть взыскую! –
- Рассмеялся злой старик.
Тишину пронзил ночную
Полный боли женский крик.

Дева рухнула старухой.
Рядом же, с ножом в руках,
Юный телом вновь и духом
Тот, кто проклят на века!






Истлевшие страницы.
Забытые вопросы.
Истёртые границы.
Идей дурных наносы.

На солнце греет крылья
Натруженные птица.
Лишь кто летит над былью,
Не может оступиться.






Он доел остывший хот-дог.
Вытер руки свои о штаны.
Пусть прошёл он сто тысяч дорог,
Лишь покоя хотел и еды.

Город злобно рычит за спиной.
Ну и что? Жизнь, увы – суета.
Он давно распрощался с собой
И ушёл от судьбы в никуда.






Кровавыми пятнами в небе – закат.
Последний живой – на Голгофе распят.
Пылает огонь, пожирая тела.
Отбросы и вонь – жизнь, увы, умерла.

А Он, усмехаясь, стоит в стороне:
- Хотели вы рая, на грешной Земле?
Вы, верно, забыли: вход в рай – через смерть! –
- И снова про ангелов начал он петь.

Сожжённой планеты поломана ось.
Вот жало кометы по небу прошлось.
Разбухшее солнце лизнуло края,
И вот уж исчезла навеки Земля.






Медовый спас.
Целует август осень.
Они уже почти обручены.
Злосчастья час:
Он осень уж не бросит,
И лета дни теперь уж сочтены.







Выткано небо стежками дождей.
Тучи летят всё темней и быстрей.
И ветер всё громче рычит за окошком.
И всё беспробуднее спит моя кошка.
Мордашку укрыла пушистым хвостом
И тихо мурлычет о чём-то своём.






Нахмурилось милое личико:
- Мужик больно мелкий пошёл! –
- Улыбку! Счас вылетит птичка!
Мужик, он пришёл и ушёл.

Мила и смешлива женщина.
Наморщен задорно нос:
- Мужик… с ним, конечно, весело!
Да делать-то что с ним?.. Вопрос!

Уехать, быть может, в Турцию?
Пусть спрыгнет с балкона с тоски!
Ошибка слепой эволюции!
Вот в Турции… Там мужики!






Небо набухло дождями.
Утро окутал туман.
Чавкает грязь под ногами.
Тянет ключами карман.

Уныло бреду по лесу
Сквозь воздух, полный воды.
Погоды зловредного беса
Ругаю на все лады.






Лета последний день.
Завтра наступит осень.
Время упёрлось в мель,
И солнце всё ниже сносит.

Сквозь тающий солнечный свет
Тянутся длинные тени.
Чем крепче спит утром рассвет,
Тем больше в душе сомнений.






Пусть уходят во тьму столетья,
Созидая и руша миры.
Мы, по-прежнему, только дети,
Что бояться большой глубины.

Нас пугает бескрайнее море,
Где укрыться нельзя от волны.
Всюду видим мы высшую волю.
Нам свобода – глоток пустоты.






Он хотел дать свободу миру
И низринуть во прах королей.
Революции поднял он лиру,
Но судьба оказалась сильней.

Как герой, что сразил дракона,
Его сердце пронзив мечём,
Он с земли подобрал корону,
И был троном навек обольщён.

Только жадное пламя власти
Было, словно лесной пожар.
Мир не мог быть его отчасти:
Он ведь молод, а мир этот – стар!

Только сердцем отринув свободу,
Не обрёл он и новых идей.
Лишь войну он принёс народам
И погибель, средь русских полей.






Полночь. Толпятся угрюмо дома.
Вот субмарина меж них проплыла.
Ржавы борта. Мёртв давно экипаж.
То ли виденье, то ль злой эпатаж.
Невольно свои ускоряю шаги.
Туман, от бульвара. Не видно не зги.
Цепляясь за стены, скрепят лишь борта.
Уж лучше я, точно, пойду не туда!
Свернул в переулок. На площадь иду.
И вижу опять субмарину я ту.
Из рубки мне скалится злобно мертвец:
- Ну, что же, мой милый, настал твой конец!
На ватных ногах я стою, не дыша.
И где-то уж в пятках блуждает душа.
Не в силах бежать, лишь стою и смотрю.
Неужто и в правду, сейчас я умру?






Ночью громкий стук в окно.
Открываю – никого!
Только тень, да в сердце – холод.
Пульс стучит, как в кузне – молот.
- Кто здесь? – Тихо и темно.
Вдруг увидел – вот оно!
Тёмным, призрачным пятном
Пробирается в мой дом!
Здесь, где всякое возможно,
Быть нелишне осторожным.
Отступаю в глубину.
Что за гость? Я не пойму!
От окна пахнуло злобой.
- Что же, здравствуй, враг мой новый! -
- Зуб дракона на столе…
Всё! Схватил! Конец тебе!
Клык вонзаю, что есть силы.
Это что-то громко взвыло,
Бросилось в окна проём
И покинуло мой дом.
Что ж, беги, отродье Тени!
Высплюсь хоть, по крайней мере.
Закрываю вновь окно.
Право, жить здесь нелегко!






А я пишу, как слышит моё ухо.
Как бьётся пульс, гоняя кровь по венам.
Порою просто, а порою сухо.
То неуверенно, а то легко и смело.

Нет, не пишу, ведь я дышу словами.
Моя строка – как крик безумной жизни.
В нём изменить могу я что едва ли:
Ведь он реальный, а отнюдь не книжный.






Я по лунной дороге пойду на восход,
До холодной, как лёд росы.
Если солнечный день постоянно врёт,
Я бросаю ночь на весы.

Но и здесь мне сияет одна лишь звезда.
Её имя зловещее – смерть.
Мы идём ниоткуда опять в никуда,
Пока гонит нас времени плеть.






Где-то грустит Медея,
Греясь у чашки чая.
Змеем недвижным время
Дремлет у вечности края.

Пусто беззвёздное небо:
Звёзд догорели свечи.
А где-то, как в голод - хлеба,
Ждут долгожданной встречи.






Хочется крикнуть. – Остановите!
Но я как зацепер на вагоне метро.
Или как Ленинград, что стал снова Питер.
Нет, это по-прежнему всё не то!

Словно пара в вальсе, что кружится всё быстрее,
Или же воронка падающей на дно воды,
Я бегу по кругу с каждым годом всё злее,
С острым чувством страшной и скорой беды.

Но, как и волчок на тоненькой ножке,
Я могу стоять, лишь описывая круги.
Наверное, как и все, я - сумасшедший немножко,
Которого кто-то лечит ударами электродуги.






Словно бегущий по следу бродячий пёс,
Или заблудившаяся среди туч звезда,
Где-то в мире бродит тот самый вопрос,
От которого болью сведёт уста.

В каждой книге рассыпано так много слов,
Но они всего лишь как капли дождя,
Пересказ чужих и не нужных мне снов,
Что слегка намочат и стекут с меня.






Как пьяница горький, с похмелья – рассол,
Мы жадно пьём всякую веру.
И чтоб не замёрзнуть, льём в душу тосол.
И круг любим больше, чем сферу.

Погонщик ведёт по пескам караван,
Купец режет море бушпритом,
А мы, испугавшись неведомых стран,
Укрылись под ржавым корытом.

Лишь в небе бездонном сияет звезда.
Лишь в воздухе носятся птицы.
Но мы верим в то, что проверить нельзя,
И ноль нам важней единицы.






Словно ребёнок, что подглядывает за любовными утехами родителей,
В моё окно осторожно заглянуло утро.
И вот уже вместе со мною миллионы жителей
Дружно покинули снов воздушное судно.

Но только неужели день интереснее ночи?
И нам обязательно нужно греться на солнце?
Ведь это именно день на нас наводит порчу
И режет сердце на страданий порции.

И именно днём жизнь проходит мимо,
Поскольку судьба нас сдаёт в аренду времени.
Посмотри в зеркало, видишь, как оно изменило
То, что проросло когда-то из семени?






Где-то путала строчки, сбиваясь на повесть,
Тонким кружевом ловко сплетая слова,
Не твоя, или чья-то конкретная совесть,
А, наверное, чья-то любовь и судьба.

Из разрезанных вен изливаясь по капле,
Погружалась в несбыточно-чувственный сон,
Оставаясь навеки в том самом спектакле,
В понедельник, иль среду, играл когда Он.

Странным холодом ветер ласкает деревья:
Это мельница крутит своё колесо.
В нас с особым азартом швыряют каменья,
Кто во имя добра исповедует зло.

Этот мир потрясает копьём, а не словом.
Ему Бродский – зануда и странный чудак.
Подливаем мы яд себе снова и снова,
Кто-то – чтобы забыться, а кто – просто так.






У меня голова – что бубнящий в углу телевизор.
Между мною и миром – завеса из тысячи слов.
Только сон – в тишину, как в Шенген, долгожданная виза,
Что дадут, коль сочту караван бесконечный слонов.

Как с цветка – лепестки, обрываю по краю сознанье:
Слишком часто вербальность – тяжёлый душевный налог.
Пусть порой тишина и приходит как будто случайно,
Но едва обниму – она снова спешит за порог.





Каждый день я с жизнью играю в прятки:
Делаю вид, будто меня вовсе и нету.
Но, увы, с вниманием у неё всё в порядке,
И она, хвать за шкирку, и тащит к свету.

И повертев меня так и эдак,
Словно бы я редкостная тварь какая,
Она брюзжит. – Ну, ты, блин, и калека!
И что с тобой делать? Прямо, не знаю!

А я болтаюсь. Беспомощно машу руками и ногами.
От растерянности громко хлюпаю носом.
И грустно думаю, что заболев однажды стихами,
Я перестал соответствовать современному спросу.





Я распахиваю дверь и сразу же спотыкаюсь о ступени.
Чёрным провалом, подъезда зияет дупло.
Кто-то входит смело. У кого-то дрожат колени.
Ну, а мне… Мне давно уже всё равно.

Но останавливает какая-то полуправда.
Словно девятую Бетховена играют до мажор.
И тут кто-то кричит. – Не стреляй! Не надо!
Но гремит выстрел… И я в страхе бегу во двор.






Порой шедевр – что старуха:
Беззубый рот и щёк провал.
И лишь в глазах – пыланье духа,
И тайна, что не прочитал.






Неуверенно, словно боясь быть освистанным,
Солнце выглянуло из-за облака белого.
А внизу, прям с заброшенной пристани,
Лето шаг свой последний сделало.

Слишком горьким стал вкус одиночества.
Слишком холоден ветер с севера.
Так исполнило лето пророчество,
Прошептав. – А я так в себя верило!






Этот город, как древний, проснувшийся вирус,
Что терзает болезнью моё нутро.
Здесь любое время уходит в минус,
А любые дороги ведут к метро.

Обезумев от собственных вечных истерик,
Он, с рассвета до ночи, твердит одно:
- Дайте мне денег! Ещё больше денег! –
- А потом, в отчаянии, шагает в окно.

Его руки исколоты грязным шприцем,
Переполненным нефтью и наркотой.
Но себя он считает, не меньше, чем принцем,
Пусть с душою раба, под гнилой наготой.

И мечтая навеки забыть про совесть,
Он на ней вышил храм золотым крестом,
А потом всем попам сделал сзади прорезь,
Чтоб им было удобней махать хвостом.







Разрывая небо наполовину,
Солнце уходило закатом в море.
Неужели это так надо миру,
Чтобы мы вечно жили в неволе?

Наш день скроен из сотни сюжетов.
И почти все достойны театра абсурда.
Мы с тобой искали бесконечное лето,
Но, наверно, не туда повернули судно.






Обжигает до боли роса,
Словно стылой зимою лёд.
Раз нельзя повернуть назад,
То упрямо иду вперёд.

Словно раненый дикий зверь,
За спасеньем бегу во мрак.
Кто-то запер души моей дверь
И любви погасил маяк.







Перерезая тугую сна пуповину,
Каждое утро рождаюсь снова.
И сразу же руками тянусь к любимой,
Словно ребёнок к матери, такой родной, но ещё не знакомой.

И прижимаясь ухом к ударам её сердца,
Я брожу по садам библейского рая.
И не давая ей встать и одеться,
Лишь шепчу. – "Побудь со мной ещё, дорогая!"







Я с надеждой заглядываю дню в глаза.
Я считаю цифры в счастливом билете.
Но каждый раз меня безжалостно режет фреза
Того, кто не хочет быть ни за что в ответе.

И я снова прорисовываю мелом пунктир,
По которому иду от рождения к смерти,
И благодарю мир за то, что хотя бы не один:
Что у меня есть ты, на этом, не понятно каком свете.






Нищетою вскормлённая злоба,
Словно бешенный, дикий зверь.
Он кусает всех без разбора,
Едва высунет нос за дверь.

Поклоняясь нелепому Богу,
У которого сотни имён,
Он кидает камнями в любого,
Кто считает иначе, чем он.

И своё разжигая кадило,
Прометея дарёным огнём,
Слёзы горькие льёт крокодила,
Свою гибель предчувствуя в нём.






Небо серым расплылось пятном.
Спрятав туч побледневшие перья.
Каплей ртути застыл водоём.
И о чём-то молчат деревья.

Никого. Только шорох листвы,
Под обутой в ботинок ногою.
Снова осень целует цветы,
Наполняя их страхом и болью.






Натыкаясь на времени острую грань,
Каждый раз я сбиваюсь с пути:
То брожу допоздна, а то – в самую рань,
Всё пытаясь тебя найти.

Но смеётся, играя в напёрсток, судьба:
Моё счастье – у ней на кону.
Холоднее, чем смерть, светит с неба луна.
Я – корабль, идущий ко дну.






Как зимою стекло – прихотливый узор,
Как лиана – вокруг ствола,
Я опутан верёвкой, что пойманный вор,
Или сплетней – пустая молва.

Но рассыпав, как бусины с нитки, слова,
Я лишь, молча, смотрел на то,
Как рождалась из платья твоя нагота,
Ту, что прежде не видел никто.

А затем, вверх взметнулись два белых крыла,
И, объятья презрев Земли,
Ты куда-то неспешно меня понесла
От моей, сплошь нелепой, судьбы.






Как осень – листья, на тех деревьях,
И я сжигаю свои мосты.
Кто прыгнул в пропасть, забыл сомненья,
Хлебнув для храбрости пустоты.

Но обретая в паденьи цельность,
Не так, как камень, как птица – вверх,
Лечу, гоняя по венам верность,
Не для кого-то, а ради всех.






Ветром скошенная трава.
Край земли, уходящий в закат.
Моей памяти острова
В океане времени спят.

Мне бы лодку, да к ней весло.
Может, я и поплыл бы куда.
Там, где в вечность уходит дно,
Лишь о прошлом шумит волна.






Дверь на одной петле,
Словно скривившийся рот.
Выбиты стёкла в окне,
И чёрной слезою в нём – кот.

Куча, в углу, тряпья.
А на столе – стакан.
Все позабыли меня.
Память людская – обман.






Погружая сознанье
В океан бытия,
Не ищу оправданья
Объективности дня.

Пускай Я – эфемерно,
Как на сфере – восток.
Мысль, как горная серна,
Скачет мне на листок.






Забывая проснуться,
Я живу в быстрой фазе.
Пусть не папы, но нунций.
Прям из грязи, да в князи.

Из безмолвного мира
Прорастая словами,
Бродит белым тапиром
То, зовётся что нами:

"Я", как тонкая плёнка
Над немыслимой бездной,
"Я" - меня и котёнка,
Иль вороны облезлой.







Стрелой метро, сквозь рёв туннеля.
Пульс тонет в грохоте колёс.
Я – под землёй, а ты – сквозь небо.
Юнона – ты, а я – Авось.

Пусть в жизни мы не знаем брода,
Идём, куда зовёт судьба.
Вдвоём – для нас везде свобода.
А порознь – везде тюрьма.






Словно продажный город –
- Точечною застройкой,
Или арктический холод –
- Ветром, да злой позёмкой,

Время втыкает в душу
Острые свои иглы.
И, вот, я – рыба на суше,
Иль грешник – в кипящем тигле.






Смирения прозрачна кисея:
Осенний день – как юная невеста,
Как к алтарю ведёт к средине дня,
В своей покорности невинна и прелестна.

И я вдыхаю этот аромат.
В нём дух грядущего – всего лишь часть былого.
А, значит, в детстве, когда домом был Арбат,
Я был уже заложник Бирюлёво.






Охваченный приступом робости,
Стою я у края пропасти.
Зачем?.. Помню лишь – вчера вечером,
Вино… И какая-то женщина…
А дальше – провалы в памяти.
Лишь фраза. – Да, вы меня знаете!..
И, кажется, что-то про гордость…
И, вот… теперь эта пропасть.






Он хотел достучаться до неба.
Он не чувствовал в сердце вины.
Он не жаждал ни зрелищ, ни хлеба,
А хотел лишь уйти от судьбы.

Себя ставя превыше закона,
Всякий раз он искал ответ,
Что важнее – душа, иль свобода?
И где выход, когда его нет?

Только истина, мыльным разводом,
Обращалась в хлопок пустоты.
Ведь жестокость, для всякой свободы,
Как железо – для сердца звезды.






Запахом горячего хот-дога,
Что врывается даже в наглухо закрытый автомобиль,
Пахнет современная эпоха,
Предприимчиво сдавшая душу свою в утиль

Вместе с чёрно-белым телевизором
И холодильником Зил, или Минск,
Чтобы вырученные деньги отнести в аптеку к провизору
И купить там дури – "крокодил", или ещё какой-нибудь новый писк.

А потом и дальше плыть по течению,
Мечтая о миллионере-муже, или богатой жене,
Принимая наивно ломку за душевные сомнения
И твердя. – Всё в шоколаде! – будучи, на деле, в полном дерьме.







Что ты ищешь в моём ответе?
Херувима, средь дьявольских рож?
Чётность, вечно, на этом свете,
Словно в сердце – всаженный нож.

Она – ноль, что начало бездны,
Где душа исчезает, в срок.
Ну, а я… Я – нечётный, я – вестник.
Я – создатель, спаситель, пророк.

В ноль безжалостно бью единицей.
Я – нечётный, я – воин судьбы.
Через вечность лечу я птицей
И собой зажигаю миры.







Словно эху, что подхватывает слова,
Или ночи, что ползёт с запада на восток,
Мне, увы, нельзя заглянуть в глаза,
Улыбнуться, или просто бросить упрёк.

Там, где смерть обрывает сознания нить,
И где время ломает о вечность ось,
Я пытаюсь судьбу свою изменить
И бросаю упрямо за костью – кость.

Но фальшивою нотою падает свет,
И опять случай путает весь расчёт,
И, почему-то, всегда, когда тебя уже нет,
То тебе, непременно, выпадает чёт.

Но срывая ногти о край бытия,
Я всё же вновь, в сотый раз, избегаю тьмы.
Но только знай, если я вдруг не спасу себя,
То нечётным воином станешь ты.






Щетина. Усталый взгляд.
И мир, что прочитан до точки.
Нельзя повернуть назад.
Листва не свернётся в почки.

И холодом жжёт уста.
И душу терзает голод.
Легко говорить всем, – "Да",
Лишь только когда ты молод.






Половицей скрипит снега крошево.
Нос брезгливо кривит рождество:
Год родился опять недоношенным,
Позабыл бог своё ремесло.

А в Кремле стоит ёлка высокая,
И на ней висят трупы сирот.
У России душа жестокая
И постыдно безмолвный народ.

Дураки и льстецы лижут задницу.
Хмурит брови великий Пу.
У него душа каракатицы,
Что вселилась в бесчувственный труп.

Но взойдёт ещё солнце вольности,
И свобода разрушит трон.
Кто молчал, вдруг лишится покорности
И изгонит мерзавцев вон.